Алексей Терентьев - Сказки Руси-Даждьбожьей Стороны

На краю поселения набрёл он на домик, что в землю врос, да окошками на улицу выходил. Ни хозяйства, ни пристроек у него не было. Жила там бабушка-задворенка. К ней-то и попросился на ночлег молодец. Согласилась она на то чтобы он остался. А он тут же принялся ей и воду таскать и дрова колоть, и по прочему хозяйству помощь оказывать. Притомился за целый день, а уж за вечер и подавно, но вечером и на реченьку сходил искупаться и меленку глянул, да заприметил, что возы с зерном у той меленки, в ряды стоят, своего череда ожидаючи. Возвратившись, домой к задворенке, он уж и спать направился, да не тут-то было. Хоть сама она и тоща была собой, а стол от яств мучных прям ломился. Неудобственно стало добру молодцу нос воротить от душевного к нему расположения. Сел за стол, да и давай уплетать за обе щёки, только чует он, что-то в хлебе не так. И то попробует и это, и с квасом и без. И новую сдобу и пирог, и снова хлебный каравай куском ломает. Ан нет. И бел, он, и мягок, и на ощупь приятен, а нет в нём хлебного духа. Стал он тот хлеб под лавку кидать, чтобы хозяйку не огорчать. Сделав вид что наелся отправился в сени на лавку, да и прикинулся что уставши уснул. А сам, приготовился, иголочку малую из сумки достал, и как сон подкрадываться начинал, так иголкой себя в ногу и тыкал. Сон как рукой сымало. Вот уж и петухи отпели, вот уж и поселение спать легло, а не спится молодцу, ждёт он чего-то. И как будто не обманула его чуйка человеческая. Звёзды на небе за тучки попрятались, луна и та казалось схоронилась, только слышит младшой брат старуха задворенка как будто ногами шаркает да и говорит с кем-то. Прислушался он, а сам шапку-то из сумочки походной достаёт. Да на головушку-то и надевает. Прильнул он к шёлочке да и то посмотрит, а то и уловит слово тихое. Ну а уж в доме у старушки такое деется, что и не всякий богатырь снести бы смог, а уж тот кто и духом слаб, так и с ума бы сбежал, разумом тронувшись…

– А ну, ка нечистики, ответ держите.

Старушка что при свете дня, казалась простой бабушкой-задворенкой, в темноте, при лучине единой, что комнатушку освещала мал мала, вдруг превратилась в ведьму колдунью, что кочергой тяжёлой, трёх духов охаживала, приговаривая.

Взмолился тут старший из нечистиков, что чаще всех про меж рогов получал от ведьмы:

– Хозяйка, все, что наказано было, выполнили, да только род человеческий волхвами многомудрыми охраняется. Потому и муку твою, не везде пущают. В тех-то городищах да поселениях, где чужой бог прижился, там мы и правим, а есть где ещё стариковских поконов держатся, там не получаться даждьбожью сторону беззубой сделать.

– Не хочу слышать таковского. Где черви, с требухи покойников собранные? Почему до сих пор, они не в зерне, да не в муке. Почему людишки ещё муку мою нашёптанную по землице своей не развозят?

Тут отвечает ей тот, что по младше был, да поувёртливей, что за более крупного укрывался, и так часто по рогам не получавший:

– Мы червей с праха-то понабрали и тебе доставили. Не могём мы супротив, человеческих оберегов пройти. В зерно-то мы и подсовывали и в муку-то мы подкладывали, а всё безтолку. Зерно как засыпать в меленку, так погляд вершат, что червяками понадкусано, то выкидывают без сожаления, а муку, что червями мертвячными перелопачена, тож не всяка хозяйка до печи доносит. Чует, что дело не чисто, так вот от твово поселения, только на три городища и расходится. Надоть что-то делать, а что энто уж ты хозяйка кумекай.

Ещё больше взвилась колдовка, со словами бранными, стала охаживать дальше нечистиков, потом притомившись только и сказывала, а младшой брат слушал, да на ус мотал:

– Надо людям, глаза отвести. Я ж без малого тридцать годочков здесь живу, Кощею нашему верой кривдой служу. Чужую веру хвалю, поклоны бью, да вас нечистиков сторожу. Отвечайте, почему до сих пор, глаза зеленым вином мужикам не залили в городищах иных? Женам их золотом да побрякушками душу не растравили? Почему у меня здесь всё получаться, а у вас горемычные и в близких и далёких поселениях не получаться?

Тут ей самый малой да вёрткий и отвечает, что совсем по шкуре, да по рогам, из-за вёрткости, да хитрости не получающий, да за более крупными прячущийся, проронил слова, что младшому брату совсем не по душе пришлись:

– Что же ты хозяюшка, на нас серчаешь? Мы уж и так где могли семена развеяли. Злоба людская прирастает, жадность, да гнев по Руси гуляет давно, а уж про жестокость, да уныние, про месть, да гордыню и подавно говорить, что ветер спрашивать. Все семь дорог заговоренных, всё что в душе человеческой выпестовано, от сюда разносим за каждым мешочком с твоей мукой следим помогаем добраться. Так что Кащей Кащеевич, нами дюже доволен должен быть. Только Марена смертушка тетушка твоя, нам при случае, просила тебе поведать, что вскорости герой должен появится, что и пути пройдёт и зерно с мукой твоей всё как есть изведёт.