Алексей Терентьев - Сказки Руси-Даждьбожьей Стороны

Сказав последние слова, Богиня пекельного царства, закрыла за собой дубовую дверь избушки и младшой брат поклонившись уже запертой избушке, повернувшись к изгороди, отправился обратно. Толкнув ногой доску медную изгороди, он как и прежде оказался за ней, на поле из костей человеческих. Куда не кидал взгляд сын человеческий с востока на запад, всё было усыпано останками бренными, закрыл он глаза и как учен был проговорил про себя: – Один в поле не воин, а путник. – взлетевший ветерок только коснулся его волос, а открыв глаза путник, вдруг осознал, что стоит он пред камнем валуном старым от времени, а за ним-то и разбегаются семь путей, семь дорог неведомых, во все стороны света раскинутых.

– Эх, кабы знать, с какой начать, так глядишь раньше срока и управился бы…

Загрустив, проворчавши сказал молодец.

– Если бы, да кабы, так во рту росли б грибы, был бы это уж не рот, а волшебный огород.

Тихий смешок, заставил присмотреться младшого брата внимательней к валуну древнему, испещрённого чертами и резами полустёртыми.

– Кто ты, назовись? А назвавшись, покажись, показавшись, проявись?

От волнения молодец, пробормотал складно, да ладно, не удалось голосочку отвертеться, открутится.

– Моховой, я. Неуч ты неуч. Глядь во мху, возле валуна сего. Нет чтобы старику поклонится, он ему ещё и тыкат да повелеват. Ишь невежа выискался, какой.

Парень вспомнил, что Моховой, это дух, ягодников который мучает, да не до смерти, а так помучит, помучит, да уму разуму научит. Знать от него лихого ждать не придётся. – Помыслив так, вздохнул юноша, расправил плечи, да и со всей учтивостью, валуну-то и поклонился, уважив старость.

– То-то. Вот он я герой каков, хоть не вышел ростком, да взял разумом.

На самом верху валуна вдруг, проявился показался, крошечный человечек. Буро зеленого цвета, одёжа надета, сам весь важный, да и выглядит отважно. Молодец-то и приметив его, снова уважил духа Мохового.

– Ну чего герой, горой встал, растерялся? Али путь искал, а теперь потерялся?

– Да, я тут путь ищу. Очень ужо надо мне. Ты бы мог одинокому путнику подсказать, куда путь держать?

Старичок, подбоченившись выдал на эти слова:

– Дураку хоть кол теши, он своих два ставит. Ты по порядку объясни, чего тебе здесь надобно? А уж потом советов спрашивай.

Долго рассказывал Моховому о своей беде печали младшой брат. То внимательно, то со смешинкой слушал его дух, а потом и сказал, как припечатал:

– Этак ты милок, до ста лет без порток молодильных яблок не сыщешь. Помощник тебе верный нужен, а уж на что ты гожен, то вон та дорожка и покажет.

Указав на самую крайнюю левую дорожку тропинку, исчез Моховой дух, только его и видели. Вздохнул младшой брат, да по указанной дорожке и отправился.

Страшен зверь лев,

но страшнее льва

обезумевший от голода человек

и его страсть – Чревоугодие.

Вышел старик годовик. Стал он рукавами махать птиц вольных в небо пускать. Каждая птица со своим имечком тайным. Тайным, да людям знающим ведомым. Махнул старичок, да три птицы полетели. Полетели, холодком повеяли. А ещё три птицы вслед уж летят, снег да буран на хвосту держат. А уж как следующие птицы с рукавов старика спорхнули, так и снег сошёл и ветра тёплые подули, на последний раз старик годовик руками взмахнул, да полетели в небо новы птицы, птицы непростые, а волшебные да до дела пригодные. У каждой летевшей птицы – по четыре крыла, да таких крыла, что полмира накрывают за раз. А уж как в каждом крыле – по семь перьев, семь перьев двухсторонних. Одна то сторона бела как свет белый, а друга черна, как ночь северна. Вот те птицы-то путь свой по небу ясному и торят. Но то всё присказка, сказка ж впереди бежит, впереди бежит, дорожку торит.

Выбрав путь по совету, по совету мудрому, младшой брат, долго ли коротко брёл своим путём дорожкою, в поселения да в капища заглядывал, с людьми разными встречаясь горе беды перемалывал. И случилась так, что по ту пору принесла его доля путника в одно поселение людское. Вот тут-то и начало нашей сказки.

Вошёл младшой брат в поселение людское, видит пред собой людей. Но диво дивное, чудо чудное. Вроде люди, как люди. И голова есть, и руки ноги, имеются, да вот только животы у них у всех будто кто воздухом надул. Еле по земле матушке ходят, со стоном разговаривают, да часто отдыхать, переваливаясь, останавливаются. И все чего-то едят, даже дети малые и те не останавливаясь, то булки, а то и хлеба горбушку жуют давятся. Будто голод великий и ни как насытится, они не могут. Говорят жуют, и бредут по улочкам жуют, и сидят жуют хлебушек белый, оторваться ни как не могут от него. Будто жизнь их от того зависит как много они того хлебушка съедят, попотчуются. И работать-то вроде как ни кто не работает, а те кто что-то делают, и те всё стараются кусок жевать да инструментом махать. Удивился такому чуду брат младшой, да и отправился место себе искать для ночлега. Но везде хозяева и говорить-то не способные, жестами да взглядами голодными от ворот поворот показывали. Всё поселение странное прошёл молодец, притомился, но поисков своих не остановил, только всё больше задумываться начал.