Марина Тараненко - Осколки. Возьми меня за руку. Любовь по чертежам

– В каком смысле?

– Как будто ты здесь, но одновременно где-то еще. Чем тебе не угодила старушка-реальность?

Или он все-таки умеет читать мысли? Теперь это не кажется мне таким уж ужасным. Ну и пусть знает, о чем я думаю.

– Ты сам-то не обдолбанный?

– Ну… не в привычном смысле. – Он мечтательно улыбается. Не вижу, но слышу в интонациях. Ему нравится быть шизанутым, он этим гордится, он доволен. – Я по жизни такой. А ты – нет, – заявляет уверенно. – На тебе печать правильной девочки и отличницы.

– Не угадал.

Вру. Он почти прав. Я, конечно, не отличница, но учусь вполне. Ну и веду себя, наверное, тоже нормально. Учителя ко мне без претензий. Не сказать, что специально стараюсь, само получается. Значит, действительно, это у меня в характере. А возразила я только потому, что захотелось возразить.

Немного раздражает, когда с тобой слишком уж все очевидно. А он, похоже, догадывается, но не пытается спорить, приваливается к спинке скамейки, запрокидывает голову, смотрит вверх.

– Дождь начинается, – сообщает, и, подтверждая его слова, с неба падает капля. Прямо мне на ладонь. Застывает крошечным прозрачным бугорком между проступающими синими линиями сосудов. А потом еще одна – на колено. Мгновенно впитывается в ткань джинсов.

Больше я не успеваю отслеживать: сеет мелко, но часто. Небо небрежно расставляет многоточия. Миллионы продолжающихся историй, открытые финалы, незаконченные разговоры, долгое ожидание, многозначительное молчание вместо необходимых слов.

Он поворачивает ко мне лицо. Бутылочные глаза будто тоже намокли и блестят еще ярче.

– Останешься и дальше сидеть?

– А ты что-то предлагаешь?

Он поднимается.

– Идем.

Зовет взглядом, ободряюще и даже немного нетерпеливо: «Ну, давай же, шевелись!» Я тоже поднимаюсь, и мы оказываемся слишком близко друг к другу.

Стою перед ним, смотрю на маленькую бледную вмятину на его подбородке. Наверное, след от давнего шрама. Губы у него сухие, обветренные, по очертаниям какие-то детские: чуть припухлые, беззащитно-нежные и постоянно будто сжатые обиженно. Так трогательно.

Он вскидывает руки, касается моих плеч.

Хотя нет, не плеч. Берется за края капюшона, натягивает его мне на голову и повторяет уверенно:

– Идем.

Идем. И дождь тоже. Сначала капал, а теперь сыплет водяной пылью, словно из пульверизатора. Ее даже не видишь, но чувствуешь. Она холодит лицо и щекочет в носу, у нее свежий запах и огуречный вкус, она делает воздух тяжелым и осязаемым – его не вдыхаешь, а пьешь.

Капюшон резко суживает обзор, и я почти не вижу того, кто идет рядом, но знаю, что он идет. Шагаем медленно, никуда не торопясь. Асфальт постепенно меняет оттенок и начинает блестеть. Рука в кармане нащупывает монетку, и я кручу ее в пальцах, пытаясь угадать ценность. Судя по размеру, рубль или два.

– А у тебя есть имя?

Он спрашивает с такой интонацией, как будто и вправду не уверен в однозначном ответе, будто и вправду встречал людей без имени.

– Агата, – выкладываю без лишних обсуждений.

Он вытягивает губы трубочкой и громко выдыхает:

– Зашибись.

Меня не обижает его реакция, всего лишь интересно узнать:

– Считаешь – нелепо?

А он торопится возразить:

– Да нет, что ты? – И объясняет: – Просто не ожидал. Думал, Маша там. Или Даша. А я – Мир.

Ничего себе!

– Вот прямо так? Мир?

– Ага. Вообще-то полностью Мирослав. Но это слишком длинно.

– А если Слава?

Он насмешливо кривится:

– И что? Суть сильно поменялась? Стало менее пафосно? По мне, так одна фигня.

Не знаю. Думаю о другом. О том, насколько все просто. Никакой безграничности времени и пространства, никакого бесконечного разнообразия форм, оттенков и воплощений. Горы, реки, леса, пески, океаны, планеты, звезды, галактики – е-рун-да.

Волосы не темные и не светлые, нечто среднее, челка на правую сторону, нос с горбинкой, обветренные губы, маленькая вмятина на подбородке. И бутылочного цвета глаза. Он меня старше, но немного. На год или на два. Вот и весь Мир.

На улице сумрачно и пусто, даже машины проезжают редко. Зато торжественно. Все блестит, украшенное стразиками дождя, вокруг фонарей – радужные ореолы. Улица упивается безлюдьем и покоем, окна подмигивают друг другу, трава высовывается из земли, тянется вверх, ловя момент, пока никто этого не замечает. Хотя подобные мелочи никто никогда не замечает.

Теперь спрашиваю я:

– А куда мы идем? К тебе?

– Ну-у-у, – неопределенно тянет Мир, – почти. – Но сразу подробно поясняет, он жутко любит пояснять: – Тут один дом ремонтируют. Днем. А ночью типа я его сторожу. Там краска, плитка, сантехника – всякие строительные материалы. Не уносить же с собой каждый раз. И вот, чтобы никто не спер. Ведь просто замо́к не удержит, если захотят.