Вадим Фёдоров: Возмутительный страусёнок

Хромая Антилопа низко опустила голову и тихо сказала:

– Я знала, что мне будет плохо. Но я надеялась, что нога моя поправится. Своей правдой ты отнял у меня надежду. Лучше бы ты ничего не говорил. Ведь я не знала, что так скоро погибну. Быть может, ты омрачил последние дни моей жизни. Лучше бы мне ничего не знать. Я знаю, что сделал ты это не от злого сердца. И поэтому не сержусь на тебя. Но скажу тебе на прощанье, – ведь мы, наверное, видимся в последний раз! – жалость и сострадание позволяют иногда скрыть правду от того, кому она несёт лишь страдание. И это не есть неправда. Вот и мне – зачем мне нужна такая правда? Лучше бы мне ничего не знать, – вздохнула она и, сказав страусёнку «Прощай!», скрылась, хромая, в густой траве.

Потрясённый страусёнок долго стоял, покачиваясь на своих тоненьких ножках, вытянув шейку в сторону, куда удалилась Хромая Антилопа. Ему было стыдно и больно, потому что своим маленьким сердцем он ощутил, что его правда, которую он простодушно открыл Хромой Антилопе, принесла ей горечь и боль. Первым его желанием было броситься вдогонку доброй Антилопе, чтобы как-то объяснить, извиниться, сказать что-то такое (а что, он и сам точно не знал), чтобы ей стало легче.

Но что-то удержало страусёнка. Он вдруг неожиданно понял, что сказанного не воротишь, сделанного не поправишь. И от этого ему стало так плохо, что он заплакал, и первый раз мелькнула в его головке мысль, что правда хоть и одна, но каждый воспринимает её по-своему, и, стало быть, надо соблюдать осторожность, когда сталкиваешься с ней.

Расстроенный встречей с Чёрной Пантерой и Хромой Антилопой, страусёнок медленно брёл вперёд, не разбирая дороги. Неожиданно, шумно пыхтя, навстречу ему вышел носорог. Страусёнок остановился и сказал: «Здравствуйте».

– Ну, здравствуй, – буркнул носорог, подозрительно рассматривая страусёнка своими маленькими сумасшедшими глазками.

– Вот я, я иду… – начал страусёнок.

– Вижу, что не летишь, – перебил его носорог.

– … и мне плохо, – закончил печально страусёнок.

– С чего бы? – с этими словами носорог подошёл поближе страусёнку, чтобы лучше его видеть.

– Я пробовал говорить правду своим знакомым о том, что я слышал и знаю о них или думаю.

– Ну и что? – засопел носорог.

– Но ничего хорошего не получилось. От этого всем стало только хуже.

– Странно, – хрюкнул носорог. – Скажи-ка тогда что-нибудь обо мне, и мы посмотрим, кому из нас будет плохо.

– Но я не знаю ничего о Вас. Что же я могу сказать Вам?

– Жаль, – носорог пошевелил ушами и, помолчав, спросил: – А может, всё-таки слышал?

– Нет, ничего, кроме того, что Вы есть и что бываете очень сердитым.

– Ну, а что ты думаешь обо мне? Вот, например, ответь правду, нравлюсь я тебе или нет?

– Н-ну, если говорить правду, – начал страусёнок.

– Конечно, правду, – подбодрил носорог.

– … то не очень.

– Почему это не очень? – оторопел носорог. – Ну-ка, объясни.

– Н-ну… безобразный Вы очень. Туловище, как бочка, а ноги как будто ватой набиты. И рог у Вас кривой, – вдохновляясь, пояснял страусёнок. – Лоб низковат, а хвост просто несолидный какой-то…

– Та-ак, – мрачно протянул носорог, – ну, а теперь скажи честно, что тебе во мне нравится?

– Честно?! – воскликнул страусёнок.

– Честно! Честно! – угрожающе хрюкнул носорог.

– Ну, если честно, то ничего не нравится. Вид у Вас – отвратительный… Бр-рр, даже смотреть на Вас противно.

Носорог засопел так сильно, будто из него выпустили пары. Он опустил голову к самой земле и двинулся на страусёнка. Да так стремительно, что, не будь страусёнок проворен, как все страусы, несдобровать бы ему. Едва успел он отскочить в сторону, как разъярённый носорог пронёсся мимо, сметая с дороги кусты и подминая траву.

А страусёнок, вытянув вперёд свою длинненькую шейку, кинулся бежать со всех ног в другую сторону. А надо сказать, что все страусы отменные бегуны и догнать их непросто даже более подвижным и быстроногим животным, чем носорог. Страусёнок бежал быстро и долго до тех пор, пока силы не покинули его, и тогда он пошёл шагом. Сердце колотилось в его груди, а мысли вихрем проносились, сменяя друг друга, и были они невесёлые…

«Трижды я сказал правду, и трижды это не принесло пользы. Первый раз обезьянке Шка-Кро, второй раз – Хромой Антилопе, а третий – мне самому. Странно как-то получается. И совсем не так, как говорила мама. Может быть, она что-то спутала? Может быть, лучше говорить неправду, чтобы тебя любили и хвалили? Или вообще ничего не говорить? Или, – если мама не всё перепутала, только немного, – надо говорить полуправду?»