Джонатан Свифт: Гулливер в стране лилипутов

Бедняжка запищал от страха, как кролик, которого ухватила лиса, а когда я вынул из кармана нож, который был вдвое длиннее, чем сам преступник, то все оцепенели от ужаса. Но я только разрезал цепи бунтовщика, поставил его на землю и дал ему легкого пинка согнутым пальцем. Проделав с остальными то же самое, я заметил, что это произвело благоприятное впечатление на толпу и солдат: все они явно ко мне расположились.

Первые две недели, что я прожил в храме, мне пришлось спать на голой земле, но всё это время мне готовили постель. Сто пятьдесят перин были пришиты одна к другой, и получилась одна большая перина нужной для меня длины и ширины. Пришлось также положить друг на друга четыре слоя таких перин, то есть всего их понадобилось шесть сотен.

Таким же образом для меня изготовили простыни, одеяло и подушки, но всё же спать было жестковато. Между тем всё новые толпы из разных концов государства ежедневно приходили подивиться на меня, из-за чего жизнь замерла: торговля остановилась, промышленность упала. Сапожники не шили больше обувь, а портные – платья; булочники перестали печь хлеб, а крестьяне доить коров; школьники не ходили в школу, а женщины забыли про хозяйство. Все побросали свои дела, чтобы взглянуть на небывалое чудовище. Тогда император издал указ, по которому те, кто уже видел меня, должны были немедленно возвратиться в свои края и ни в коем случае не приходить ещё раз. Только эта мера не помогла: чиновники брали взятки и позволяли пробираться ко мне всем, кому заблагорассудится. Тотчас по возвращении в столицу император собрал государственный совет, и вокруг моей персоны разгорелись нешуточные споры: всех пугали опасности, которым я мог подвергнуть страну.

– А вдруг он вырвется! – говорили некоторые члены совета. – Ведь одним движением руки он может разрушить целые города; одного его шага достаточно, чтобы уничтожить все наши посевы, чтобы подавить население!

– Это можно было бы предотвратить, – отвечали другие, – мы не беззащитны. Но проблема в том, что его нужно кормить. Если он продолжит поглощать такое количество пищи ежедневно, то рано или поздно в стране начнётся голод!

Тогда один из членов совета предложил просто уморить меня голодом, а другой – убить отравленными стрелами.

– А куда мы денем тело? – спросил кто-то. – Разложение этого исполинского трупа вызовет эпидемию!

Во время этих рассуждений в зале заседаний появились два офицера охраны и доложили императору о моём гуманном поступке с шестью возмутителями спокойствия.

Это известие произвело такое впечатление на всех собравшихся, что император – с ним согласился и совет – приказал гражданам, проживавшим поблизости от храма, доставлять мне ежедневно шесть голов крупного рогатого скота, сорок баранов, а также всякое другое мясо, триста хлебов, десять бочек вина и всё прочее. Оплата всех этих затрат должна была производиться из императорской казны. Чтобы служить мне, были наняты шестьсот человек, которые вскорости и поселились в многочисленных палатках вокруг храма.

Количеству прислуги не стоит удивляться: ведь чтобы вычистить один мой башмак, требовалось пятнадцать человек, а чтобы заштопать небольшую дыру на чулке, приходилось привлекать к работе двенадцать подмастерьев под руководством мастера.

Нужную для умывания воду подвозили, конечно, на лошадях; вместо таза мне дали бассейн для плавания, а мыльную пену для бритья я разводил в большом котле. Ужасно смешно было смотреть, как чистили мой сюртук: для этого у ворота прикрепляли несколько канатов, и по ним крошечные люди со щётками карабкались вверх-вниз, как наши маляры, когда красят дом.

Моё платье, в общем, не нравилось жителям страны: они были недовольны, что я одет не по их моде, – а ещё им, очевидно, казалось неприличным, что шея и руки мои чуть выше кисти были открыты. Вот и решили они сшить мне новый костюм, для чего были призваны триста портных.