Юрий Ситников - Странные соседи

До крыльца оставалось метров десять, когда мелодия неожиданно стихла, и я отчётливо услышал детский смех. Справа беспокойно зашуршала листва, будто бы в кустах сирени трепыхалась крупная птица. Я замер, посмотрел на балкончик, и дрожь легкой поступью прошлась по спине. С маленького столика исчез стакан с соком.

Внутренний голос твердил, чтобы я немедленно возвращался назад, ему вторили интуиция и здравый смысл; я же, наплевав на их требовательные просьбы, взял немного правее и пошёл вдоль увитой виноградом стены к углу дома. Именно оттуда доносился детский смех. Смех, от которого у меня слегка подрагивали руки; что-то зловещее, холодное было в этих звонких отрывистых смешках.

Снова возникла колыбельная мелодия, теперь она звучала настойчивей и чуть громче. Выглянув из-за угла, я немного успокоился. На небольшом скошенном пятачке стоял диван-качака, пластиковый стол, три стула и маленькое детское кресло. Мальчик лет шести, одетый в синие брючки, синюю жилетку и бескозырку с развивающимися на ветру ленточками, сидел на корточках возле перевёрнутого стула. Он сидел ко мне спиной, практически не шевелился, лишь изредка его правый локоть подрагивал, и голова слегка склонялась набок.

Маленькую шарманку в руках мальчишки я увидел, когда он резко поднялся на ноги и встал ко мне вполоборота. Перебинтованной ладонью мальчик медленно крутил ручку, внимательно вслушиваясь в издаваемые шарманкой звуки. Я прижался к стене, ощутив щекой холодное прикосновение зелёных, изнизанных красными прожилками листьев дикого винограда. Не успев как следует сообразить, почему у ребёнка перебинтованы ладони, я перевёл взгляд на лицо пацана и из горла вырвался хрип.

Отпружинив, я не удержался на ногах, упал, чем привлёк внимание ребёнка. Он посмотрел на меня, я вскрикнул, и отполз назад, не в силах оторвать взгляд от его лица. Точнее пародии на лицо, потому как лица у ребёнка не было. Голова забинтована, словно у мумии, без малейших намёков на прорези для глаз, носа и рта. Вместо прорезей я видел нарисованные чёрным маркером огромные глазищи с длинными ресницами, чёрную точку вместо носа, и кривой красный рот. Впечатление было такое, будто смотришь на рисунок дошкольника, нарисовавшего на альбомном листе Шалтая-Болтая.

Продолжая крутить ручку шарманки странный (и страшный) ребёнок сделал шаг в мою сторону. Откуда-то раздался знакомый детский смешок, но смеялся точно не этот уродец с шарманкой в руках. В кустах сирени снова затрепыхалась листва.

Этого было вполне достаточно, чтобы рвануть к забору. Я бежал и видел перед глазами забинтованную голову с нарисованным ужасным лицом. Голову, на которой была бескозырка с длинными ленточками, что так красиво развивались на ветру. Голову, которая теперь будет являться мне в ночных кошмарах, заставляя просыпаться в холодном поту.

Подбежав, я залез на стул, уцепился руками за верх забора, попытался подтянуться, но руки настолько ослабли, что не удалось даже оторвать ноги от сидения. В полной прострации я обернулся назад. Из-за угла дома, выглядывал ребёнок без лица. И хотя я понимал, что видеть меня нарисованными глазами он не может – не может по определению – внутри всё переворачивалось от ненастоящего взгляда больших чёрных глаз.

Предприняв ещё несколько попыток штурмовать забор, я, наконец, сумел забраться наверх. Бешено колотилось сердце, дыхание сделалось свистящим, взмокшие ладони крепко держались за ветки плюща.

Потянув верёвку, я схватил стул, бросил его вниз, после чего сам благополучно очутился на участке Мальцевой. И только сейчас, оказавшись в относительной безопасности, осознал весть тот ужас и нелепость увиденного. Стало настолько неуютно, что пришлось сесть на корточки, прижаться спиной к забору и просидеть в состоянии близком к шоковому до тех пор, пока ко мне не подошел Димон.

– Глебыч, ты в порядке?

Я молчал.

Димон сел рядом, положил мне руку на плечо, и я, словно, очнувшись от кратковременной дрёмы, вздрогнул.

– Глебыч, в чём дело?

– Я видел его.

– Кого?

– Ребёнка.

Димон поднял голову, потом скользнул взглядом на валявшийся неподалёку от стола перевёрнутый стул и ощутимо тряхнул меня за плечи.

– Ты прикалываешься, Глебыч?! Эй, ну, кончай шутить.

Пришлось рассказать о детском смехе, колыбельной мелодии и ребёнке с перебинтованными головой и руками. Димона мой рассказ взволновал, Алису с Люськой (они подошли, когда я рассказывал, как увидел в руках мальчишки шарманку) здорово испугал.