Виктория Полечева - Я тебя слышу

Вера Сергеевна медленно, насколько позволяет больная шея, оборачивается. Стас застыл у плиты, черный и злой, с капюшоном на голове. «И как он, по морозу, в этой толстовочке» – мельком думает Вера Сергеевна, но тут же сжимает кулаки и лепечет:

– Уходи, сына.

Слезы льются сами собой. Она ведь клялась, что никогда Стас не услышит этих слов. Клялась, что не прогонит, не перестанет любить. Но жизнь в постоянном страхе измучила, обескровила. Вера Сергеевна просто устала быть матерью. Его матерью.

– Я ж по-хорошему пришел, – сипит Стас. Фиолетовые круги под глазами резко выделяются на побледневшей коже. – А ты гонишь меня сразу. Я радио тогда возьму, можно? Мне просто послушать.

Вера Сергеевна с удивительной для своего веса проворностью подскакивает к радио и хватает за ручку.

– Отцовское радио ты не возьмешь.

Стас резко вскидывает голову. Ноздри гневно раздуваются, в затянутых пеленой глазах сверкает недобрый огонь. Он не глядя хватает разделочный нож из подставки и дрожащей рукой направляет на мать.

– Пошел вон! – визжит Вера Сергеевна, потому что теперь по-настоящему боится. Она прижимает к груди радио, как младенца, и пятится к окну. Одними губами, не сводя глаз с сына, она произносит:

– Иди вон.

Стас с силой кидает нож на стол и сует руки в карманы джинсов. Его взгляд с жадностью изголодавшегося хищника бродит по кухне. Чайник обычный, не электрический. Микроволновки уже нет. Мясорубку он забрал в прошлый раз. Вера Сергеевна вздыхает с облегчением. Ну, наконец-то нечего брать. Может быть, теперь он от нее отстанет?

Стас уходит в комнату, ворошит что-то в ящиках, зачем-то лезет в книжный шкаф. Знает ведь, что там быть не может никаких заначек, а все равно надеется. Вера Сергеевна горько улыбается и садится обратно на стул. Звуки в комнате становятся все громче. Видимо, не найдя ничего, Стас злится, бормочет свою привычную мантру: «Против, против, против, против…» Он кряхтит и фыркает, толкая диван. Совсем по-звериному. На человека это больше не похоже.

Звенит разбитая ваза, ну и пусть. Стал бросать книги в окно, а толку? Стекла новые, крепкие. Выдержат. Вера Сергеевна только теперь осознает, что по-прежнему сжимает дряхлое, а точнее, раритетное , как говорил ее муж, радио. Как насмешка над всей жизнью звучит: «Важней всего, погода в доме…» Она встает и тихо, надеясь, что Стас ее не услышит, выдергивает шнур из розетки и сует радио за холодильник.

Наконец, все стихает. Вера Сергеевна бегло проверяет часы – что-то Иришка задерживается – и, нехотя, превозмогая острую слабость в ногах, идет в комнату. У двери лежит раскрытая книга, когда-то давно перепачканная зеленкой. С высоты своего роста Вера Сергеевна видит только темный столбик – форму обитания стихов на страницах, но и так понимает, что там написано. Она часто читала сыну эту историю о вечно странствующем грешнике. Хотела напугать, наставить на путь истинный, но мальчик ее не услышал, мальчик ничего не понял.

Осознав, что не двигается уже несколько минут, Вера Сергеевна взывает к оставшимся крупицам храбрости и поднимает взгляд на сына: он лежит на диване среди учиненного разгрома, корчится. С кед на потрепанное покрывало налипла мокрая грязь.

– Мне вызвать врача?

Стас извивается от боли, закусывает шнурок толстовки и сквозь зубы сипит: «Одна против, одна против, одна против…». Вера Сергеевна утирает с полного лица слезы, но не двигается с места. Сколько раз она это видела? Сколько?.. А все не привыкнуть…

– Мам! – Стас подскакивает и кидается матери в ноги. Зарывается лицом в юбку, с силой обнимает вокруг бедер. – Мам! Это в последний раз, честно, Мам! Мам, я умру так, веришь, ну? Совсем умру. Мам, ну пожалуйста! Хотя бы тыщу! Мам, ты не понимаешь, что ли? Я умру, мам! Мамочка, мамуля, мамуленька! Я умру! Я умру, мамуль!

Вера Сергеевна жует окровавленные губы. Когда впервые подумала, что смерть сына принесет облегчение – прокляла себя. Долго плакала, долго молилась, ходила на исповедь и там выла и рвала волосы на седой голове. А потом, после ухода мужа, свыклась со страшной мыслью, сжилась. Может быть, это была уже и не мысль, а оформившаяся, такая ясная, обращенная к силам свыше, просьба.

Вера Сергеевна смотрит сверху вниз на свое солнышко, гладит его по волнистым темным волосам и совершенно искренне желает ему смерти.

– Ма-а-ам. – Стас поднимает искривившееся лицо. Паутинка вязкой слюны тянется от его губ к черной юбке. – Мам, пожа-а-алуйста, мамуль…