Михаил Деревянко - Ретры Ликурга

Дело доходило до распускания порочащих слухов и подкупа лжесвидетелей, чтобы вызвать в народе недовольство и натравить на соперника. Мало кто сомневался, что смерть Эвнома стала следствием этих интриг, но ничего доказать было невозможно: цари выполняли роль верховных судей и не могли вынести решение, не придя к единому мнению. Когда власти не могут договориться, народ наглеет и бесчинствует. В Лаконии правил хаос. Лишь смерть царя на время всех примирила. Отдать Эвному последние почести пришли бедные и богатые, аристократы и ремесленники, илоты и воины, мужчины и женщины. Для последних похороны – одна из редких возможностей участвовать в общественных мероприятиях. На игры и народные собрания они не допускались и явились на площадь не только проститься с Эвномом, но поглазеть на зрелища, связанные с погребением. А посмотреть было на что.

Перед помостом, сверкая на солнце золотыми спицами, пронеслись боевые колесницы. Тяжелой поступью прошли фаланги гоплитов, гремя мечами о щиты. Так, по древнему обычаю, отпугивали от усопшего злых духов. Затем устроили конные скачки, соревнования по борьбе и стрельбе из лука. Душа царя могла последний раз насладиться тем, что была ему любо в жизни. Победители возлагали к ногам Эвнома вручённые им венки.

Ликург почти всё время находился подле усопшего, и у Елены не было ни малейшей возможности к нему приблизиться. Она лишь смогла обратить на себя внимание Ликурга, выйдя из толпы и воздев руки к небу, когда тот смотрел в её сторону. Елене показалось, что он чуть заметно кивнул. С наступлением темноты она отправилась домой. Родители ещё не вернулись с траурных мероприятий. Елена села на порог и застыла в томительном ожидании. Вскоре послышались быстрые шаги, и Елена оказалась в объятиях Ликурга.

– Прости меня, – прошептал спартанец.

– За что? – сквозь слёзы вырвалось у Елены.

– Я не могу ввести тебя в свой дом. Я не могу подойти к тебе. Я вынужден скрывать наши отношения, пока не кончится траур.

Елена взяла сына царя за руку и, доверительно вглядываясь в темноте в его глаза, тихо, но твердо спросила:

– Ликург, а вдруг богам неугоден наш союз?

– Как?!

– Сам посуди: все произошло тогда и именно так, чтобы никто и не узнал о наших отношениях, чтобы даже мы сами не могли о них никому сказать ни слова.

– Мы не знаем волю богов, но мы сделали выбор и теперь должны до конца пройти свой путь, – рассудительно ответил Ликург. По тому, как он говорил, было видно, что он много размышлял над этим, и теперь говорил легко и свободно:

– Одиссей десять лет не мог достичь берегов родной Итаки. Сколько испытаний, сколько соблазнов, сколько невзгод и препятствий воздвигли боги на его пути. Разве смог бы он обнять Пенелопу и сына, если бы усомнился, если бы не сделал всё, что мог, если бы не проявил чудеса храбрости?

– Не смог бы, – согласилась Елена.

– Вот и мы не имеем права отступать. Мы должны сделать всё, что в наших силах. Тогда, по крайней мере, нам будет не в чем себя упрекнуть.

– Да, да, – закивала головой Елена, – если кто-то из нас отступит, то это будет хуже предательства.

Она прерывисто вздохнула и, собравшись с силами, призналась:

– Но меня мучают сомнения.

– Какие?

– А если твой отец погиб из-за нас? Если боги таким образом наказали нас за то, что мы поступили вопреки родительской воле? Мы не соизволили даже обратиться к ним за благословением!

Елена не сдержалась и заплакала, спрятав лицо на груди возлюбленного.

– Допустим, это так, – глухо произнес Ликург, нежно обняв суженую за плечи. – Мы всё равно должны пройти свой путь до конца. Только тогда станет известно, правы мы или нет, погиб отец по наше вине или по другой причине, ожидает нас разочарование или катарсис.

– Я согласна, – всхлипнула Елена, – только что я могу сделать? От меня ничего не зависит.

– А молитва! Кто мы, смертные, без бессмертных? Жалкие ничтожества! Разве мы на что-то способны без заступничества мудрой Афины, ясноликого Аполлона и могучего Зевса?

– Я день и ночь буду приносить жертвы всем богам и молить их о помощи.

– Только обо мне не забывай, – попросил Ликург.

– Что я могу для тебя сделать? – беспомощно развела руками Елена.

– Очень много!

– Как?

Сын царя смутился.

– Мне стыдно признаться, но, стоя у отцовского праха, я думаю о тебе. Я всё время стараюсь увидеть тебя, и когда мне это удается, сердце наполняется радостью. Я корю себя, но ничего не могу поделать, и мечтаю о том дне, когда кончится траур. Будь я царём, то запретил бы так много дней оплакивать усопших. Нельзя долго предаваться печали. Она забирает у живых силу и разрушает волю.