Ксения Свейковская - Апрельский рассвет

Она решилась умереть тогда, когда поняла, что надежды на светлое будущее не осталось. Стараясь не думать ни о чём, раз за разом причиняя себе боль, мучая свою душу томительным ожиданием, изнутри она превратилась в мертвеца.

– Он мой единственный друг… Я не должна его в это впутывать.

Кажется, через пару минут мама покинула комнату и ещё какое-то время разговаривала с Денисом: до Киры, пусть она и не прислушивалась, долетали отдельные слова. Судить по ним о теме, что затронули без неё, не представлялось возможным.

Впрочем, догадки всё равно были.

Внешне мама не была обеспокоена настоящим состоянием Киры. Она предпочитала игнорировать причины, не хотела даже думать о том, что её дочь попыталась умереть. «Тебе должно быть стыдно за то, что ты сделала. Это непростительный поступок. Это эгоистичная глупость», – таковыми являлось её истинное мнение, которое приходилось читать между строк.

Кира села на пол и прислонилась к стене, поджав колени к груди. Ей нужна была защита, забота…

Но просить – значит, показать свою ужасную слабость.

Она справится сама – так, как и всегда справлялась. Выход находился из любого положения, так почему же сейчас она так просто сдалась? Неужели жизнь не сможет вернуться в прежнее русло? Неужели однажды она обязательно завершит начатое?

Первые мысли о смерти, как о единственном спасении, появились недавно; прежде безнадёжный оптимизм заглушал голос отчаяния. Даже столкнувшись с одиночеством, будучи отверженной большинством людей вокруг и став объектом насмешек, она не унывала. С раннего детства те, кто замечали особенность в её внешности – гетерохромию – и странность в поведении – глупое стремление помочь любому человеку, пугающую своей неподкупностью доброту, не принимали её.

Страшная и несвойственная ей идея пришла сама собой, словно в один момент вся та боль, что копилась годами за улыбкой, вырвалась наружу.

«Я больше никому не покажу свои глаза. Никому не покажу себя…Однажды я исчезну, и тогда всё станет хорошо…», – Кира врала самой себе и не останавливалась.

Но Денис, заметивший первые изменения – даже не столько во внешнем виде, сколько в характере, – недоумевал:

– Это из-за…

– Да, из-за насмешек так вышло, – Кира постоянно заправляла выбивавшуюся прядь волос за ухо и отводила взгляд, будто боясь осуждения, которое обычно её не волновало. – Да и не только. Ты же знаешь: иногда ребята просто становятся жестокими. Им не нужен особый повод, чтобы издеваться над теми, кто от них отличается. А я и без этого уродлива. Так нужно.

В том, чтобы не касаться этой темы, были причины: гетерохромию и в целом необычный стиль почему-то многие до сих пор считали чем-то странным; кто-то даже говорил, что это тот недостаток, которого нужно стыдиться. Только тогда, посмотрев на Киру более внимательно, Денис обнаружил то, что его изначально в недоумение: одной-единственной деталью, менявшей всю картину, были линзы. Теперь её глаза не были разного цвета – они оба стали какого-то светло-зелёного оттенка.

Внешне это смотрелось гармонично, но всё равно шло вразрез с тем, что он всегда привык видеть.

– Не пугайся. Я уже давно хожу так. Только на ночь снимаю.

– Почему так?

– Не хочу, чтобы на меня обращали внимание.

– Дома тоже?

– Тоже, – послышался резкий ответ.

И пусть Денис знал эту девушку много лет, только тогда он смог понять, что никогда не увидит подругу прежней – маленькой девочкой, что с улыбкой смотрелась в зеркало и называла свои глаза особенными.

И что же было лживой маской, а что – настоящими ощущениями? Сейчас, наверное, уже и не понять.

– Но ведь это выглядело красиво. Зря ты так.

– Ты никогда не разделял моего мнения, – задумалась она. – Но… Ладно, забудь. Поздно уже об этом жалеть.

В тот день на её левой руке появились первые неглубокие порезы, сделанные ножницами. Ей было больно смотреть на себя, она еле сдерживала слёзы и кипящую внутри злость. Она противна самой себе, она отвратительна… А однажды боль и вовсе превратилась в зависимость, от которой невозможно сбежать – слишком, слишком многое она поставила на неё.

Почему же это осознание пришло только тогда? Почему все эти годы она жила, не заботясь о том, как выглядит в глазах других людей?

Кира, подняв руку, закатала рукав кофты и рассмотрела оставшийся бледный шрам на запястье. Если не приглядываться, то его и вовсе не будет заметно; но она понимала, что никогда не сможет забыть о той сильной ненависти, что ей пришлось испытать.