Ксения Свейковская - Апрельский рассвет

Есть ли шанс на то, что дальше всё станет лучше?

Сколько часов она провела, сидя возле окна, смотря на бегущих, спешащих туда-сюда людей? Может, у кого-то из них есть цель, а у неё – нет… Но на новый отчаянный шаг смелости уже не хватало.

– Хорошо.

– Я ведь не могу вечно за тобой присматривать… Неужели нужно и окна решётками заколотить?

Кира сделала пару шагов в сторону, удивлённо оглянулась, но тут же подошла обратно и сдвинула шторы. В комнате тут же стало темнее и будто более уныло – до этого момента так не казалось.

– Ничего не нужно. Я не настолько глупая… Есть шанс, что падение с высоты смягчат деревья, а значит, можно просто остаться немощным инвалидом. Так что прыгать отсюда – совсем не вариант, если мне вдруг…

Послышался вздох: видимо, мама ей уже не верила, да и не воспринимала всерьёз любые её слова, ведь в уме уже давно навесила на дочь клеймо сумасшедшей.

– Лекарства уже убрать пришлось… Ты так и не поняла, какие последствия имел твой поступок?

Кира отвела взгляд: она не представляла, да и не хотела представлять то, что испытали люди, которым пришлось вытащить её из цепких лап смерти. Понятное дело, что теперь всем, кто в курсе произошедшего, страшно за неё. Было бы ей небезразлично…

– Я всё знаю. Можешь не напоминать.

– И всё равно ты продолжаешь говорить так, словно ничего не было…

– Почему? – с недоумением спросила она.

– Ты не представляешь, что ощущала я , когда нашла свою родную, единственную дочь… В таком состоянии.

«В таком состоянии» – без сознания, с посиневшими пальцами и губами, с рассыпанными пригоршнями разных таблеток, пилюль и капсул вокруг. Картина малоприятная и наверняка пугающая. Но почему мама старается опровергнуть тот факт, что Кира решилась на это по собственной воле? Почему ей проще поверить в чьё-то негативное влияние, чем постоянно скрывать от самой себя правду?

– Я понимаю, что это тяжело, но ты же врач… Тебе не привыкать.

– Верно, я врач… Но потому я знаю о ценности человеческой жизни.

Кира и так полагала, что человек, чуть не потеряв близкого, будет бояться и надеяться на любые высшие силы или же на простое, несбыточное чудо – словом, на что угодно, лишь бы до самого конца у него оставалась хоть капля веры в лучшее. Это казалось глупым, но, наверное, не ей судить поступки и так несчастных и отчаявшихся: она ведь рассчитывала на те тревожные и счастливые знаки и символы, что окружали её.

Есть ли в произошедшем её вина? Все говорили, что да.

Теперь за это придётся отплатить сполна…

Кира раз за разом проваливалась в глубину своего сознания, одинокого и непонятного, чужого даже ей самой. Прошлой ночью она с большим трудом разомкнула глаза – и сразу же поняла, что отныне ни сон, ни реальность никогда не будут для неё спасением. Вдохнуть тоже получилось не сразу: в горле словно застыл противный мешающий ком, а грудь сдавил невидимый груз. Этот миг, когда за мгновение ей стало понятно, что дальше кошмарный сон станет лишь хуже и потому нужно проснуться сейчас, показался вечностью. Ей не было понятно, почему собственное сознание вдруг решило уберечь её от…

От чего?..

От более ужасных сцен, что были придуманы её же воображением?

Она быстро поднялась и села на постели, хотя спать всё равно хотелось очень сильно. Но нет, сейчас нельзя, ведь возвращаться туда, где еле-еле уцелела, безумно страшно.

Страшно – это слово раз за разом повторяется, будто какое-то заклинание.

Страшно – это слово сковывает и не даёт очнуться.

Страшно – это слово будоражит даже здравый рассудок.

Ей стало страшно до такой степени, что сердце, прежде холодно-спокойное, билось так сильно, так отчаянно, точно готовилось разорвать грудь и выскочить из тела. Руки задрожали ещё сильнее, чем обычно. Всё, что окружало её, показалось чем-то враждебным, совершенно иным – не таким, как при свете дня. Такова человеческая натура, верно? Сложно доверять чему-то, что однажды сильно напугало…

На часах – четыре утра и семь минут. Застывшее время.

В последний момент она поняла, что надо открыть глаза во что бы то ни стало. Эта мысль появилась внезапно, но тут же охватила весь разум, словно была единственной ниткой надежды, что могла вытянуть её из пучины. Странный порыв, испуг – всё смешалось за секунду.

Что же произошло, понять уже было невозможно.

Пару минут она пыталась отдышаться: первым её желанием после пробуждения стало закричать во всё горло. Кошмар пугал своей реалистичностью. Ведь, кажется, каждое ночное видение основано не на пустых играх уставшего за день рассудка; сон – это анализ мозгом прошедших событий, реакций на них, эмоций и чувств человека. Самой жуткой, пожалуй, была мысль о том, что всё может повториться – тот страх, что она испытала, глядя на нечто в своём подъезде, погоня по лестнице, когда каждый вздох давался с невероятным трудом, лживое ощущение безопасности в своей квартире и…