Александра Хоменок - Эскимосскины истории

Папы бывают разные. Но я об этом совсем не думаю. За меня это делает мама. Она это любит. А еще любит мне шнурки узлом хирурга завязать или на лавочке у стадиона посидеть, пока я тренируюсь. Пап она называет официально – отцами. Я ей во всем доверяю и соглашаюсь. Без болельщиков ведь,

действительно, грустновато. Да и шнурки завязывать не всегда успеваю.

Своего отца я вижу редко. Он, как правило, в на ушниках и смотрит в монитор – работает. Вижу его таким утром, днем, вечером, а то и ночью, если мне приходится идти мимо него по нужде. Не знаю, спит он вообще или нет.

А иногда я даже сомневаюсь, дышит ли он. В одном уверен на все сто: отец желает мне «самого лучшего, но не умеет это выразить». Так говорит мама. Я всегда киваю, представляя, что мне предложили ящик мармеладок-харибошек.

«Самое лучшее» в отцовском представлении – это острая пицца или копченые куриные крылышки

колой.

«Правильно» для него – это когда я молчу, ем все, что дают, не шаркаю ногами по утрам, не звеню ключами, учусь в каком-то классе и больше никуда не хожу, не прошу купить, помочь или проводить.

общем, «правильно» – это когда меня не видно и не слышно.

Мама кое с чем не согласна:

– Ребенок должен развиваться! – говорит она иногда папе в правый наушник, когда я притворяюсь, что сплю. – Нужно возить Лешу на секцию во вторник, четверг и субботу.

Щелчок мышки.

– Разве похоже, что я могу слушать? – отвечает отец низким мохнатым басом. – В чем польза секции, если столько времени уходит на дорогу? А в субботу и вовсе каждая минута на вес золота…

«Ошибается мама, – думаю я. – Папа хорошо умеет выражать свои мысли».

Он еще долго рассуждает о пользе и вреде большого и детского спорта. Но на всякий случай уточняет у мамы отчество моего тренера. И я засыпаю под его голос, который никогда не пожелает мне ничего плохого. По крайней мере, пока я буду все делать правильно.

Я прирожденный обманщик. Сколько себя помню, столько вру. Вместо «да» – «нет», вместо «не сделал» – «готово», вместо «я» – «это Димка с третьего этажа». Мама никогда не обманывает меня, и это ее железный аргумент в любом нашем споре.

– Разве я когда-нибудь тебя обманывала? – спрашивает она, когда я сомневаюсь в полезности овощного рагу.

– Нет, – вторю я ее честности.

Я немного боюсь маму и вру ей избирательно – держу в голове с десяток развернутых полуправдивых ответов на вопросы о кошке, школе, футболе и холодильнике. Но если мне что-то нравится, то по-честному. Например, обожаю чай с сухарями после ванной, смотреть «Watts» по Евроспорту поздно вечером, обнимать холодные, задеревеневшие простыни на балконе зимой, облизывать миски с остатками теста и… трогать хрустальное бра, висящее на стене в зале. Последнее – особенно.

И откуда я мог знать, что оно такое хрупкое? Надо же было этим тридцати завитушкам, привезенным мамой из «шоптура», разом грохнуться на пол в пятницу вечером! Дотрогался, значит.

Уцелела половина, остальные – располовинились. Из уцелевших я сделал внешний ряд, остальные – спрятал внутри. Осколки сложил в коробочку и засунул ее между книгами. Вру – один магический кристаллик оставил себе, уж больно приятный он на ощупь. Включил – работает, отошел на пару шагов – не заметно.

И кого я обманываю? Я старался, но симметрия явно нарушена. В одном месте каркас совсем искривился. В общем, мама заметит, честное слово.

Еле дождался ее с работы, ходил за ней прилипалой и даже съел все кабачковые оладьи на ужин, хотя есть мне совсем не хотелось. Уф, сегодня не заметила, осталось продержаться двести тридцать дней до нового года, а там, авось, произойдет чудо и все само собой склеится.

Ночью чувствовал себя йогом – спал будто на гвоздях. Поэтому утром мне казалось, что я весь в синяках. Вчера совсем забыл, что сегодня суббота и мама будет дома целый день. А значит, будет и уборка с протиранием люстр и бра. То есть того, что от него осталось. Обеда ждать невыносимо – ложь отложилась в коленках и не дает нормально ходить. А ребята мячик во дворе уже час пинают. Мама с уборкой не торопится, она достала швейную машинку и села перешивать наволочки. Я подошел к ней после второй.