Анна Мори - Сломанный мир

А он, конечно, хотел. Отец ненавидел Юйгуй. Он часто рассказывал им с братом о своем доме – о Стране Дракона. Земля, где восходит солнце, страна уточенной печальной красоты, проигравшая в войне, но не сдавшаяся; побежденные всегда благороднее победителей, твердил отец. По его словам, когда-нибудь они вернутся туда, и все наконец-то станет правильно: он займет место своего отца – деда Юкинари – на троне, а Юкинари и его брата Юкиёси будут почитать как принцев, кровь от крови Лазурного Дракона. Матери в отцовских мечтах места не было: отец ненавидел госпожу Сун Сяолянь не меньше, чем она его.

Наслушавшись рассказов отца о доме, Юки тоже стал бредить Страной Дракона. Он почти ничего не знал о настоящей Рюкоку, поэтому ему ничего не оставалось, как придумать эту страну самому. В один из тех моментов, когда ему было одиноко и он особенно сильно ненавидел все вокруг, он решительно приказал себе думать о мире, где всё по-другому – так, как должно быть. Само по себе это было не ново; первый такой мир заявил о себе, когда ему стукнуло пять, и к тому времени, когда он увлекся Страной Дракона, его придуманные страны исчислялись десятками; но в этот раз он знал, что это будет не очередная детская выдумка, а самая настоящая – единственно настоящая – правда. И он занимался своей Страной Дракона постоянно, ежедневно, с поразительной для ребенка тщательностью продумывая детали: обычаи этой страны, законы, города, богов, одежду людей, деревья, которые могли там расти, волшебных животных, которые могли там водиться… В воображаемой Рюкоку жили не только драконы – там были и единороги-цилини, и утонченные, образованные многохвостые лисицы, и гигантские говорящие птицы, – но драконов он рисовал чаще всего. Ярких, наполненных светом, цветом и жизнью. У них были длинные алые усы, глаза ярче любых аметистов, топазов и сапфиров и такие же сияющие гривы – острые, будто языки пламени, или же мягко льющиеся, как потоки воды. По ночам ему снилось, как он забирается на прохладные чешуйчатые спины драконов и они катают его над морем (Юки мечтал увидеть море с того момента, как узнал о его существовании), над горами, над изящным незнакомым городом – столицей Рюкоку.

Юкинари стало казаться, что вся его жизнь в Юйгуе, его раздробленная ненавистью семья, его одиночество – все это временно, что все это – просто ожидание на дорожных сумках в ожидании грандиозного путешествия; этим путешествием, конечно, должно было стать возвращение в Страну Дракона – для него воображаемая Рюкоку стала домом, которого он здесь был лишен. Он даже точно определил возраст, в котором его должны были забрать туда: одиннадцать лет. В то время, когда он только начал придумывать «свою» Рюкоку, он был уверен, что это очень, очень большая цифра.

Разве что самую капельку реже, чем драконов, он рисовал придуманных им людей – будущих друзей, которые, как он был уверен, ждут его в Рюкоку. Вначале их было немного: его лучший друг, девочка, которая станет его женой, когда они вырастут, и младшая сестра. Он придумал им всем странные, красиво звучащие имена на несуществующем языке. Юки знал рюкокусский (язык настоящей Рюкоку) – отец всегда упрямо говорил с сыновьями только на своем родном языке, остальные же говорили с Юки на юйгуйском, так что оба языка были ему с раннего детства одинаково привычны. Но в его воображаемой Стране Дракона говорили на каком-то другом языке, и ему нравилось придумывать иероглифы и звучание слов этого воображаемого языка. Любимая сестра, которая ждала его в Стране Дракона, не имела ничего общего с недавно появившейся на свет малышкой Маюми. Его брата Юкиёси в Стране Дракона тоже не было. Почему-то он не видел во всем этом никакого противоречия. Ни родителям, ни брату, ни тихо ненавидевшим его сверстникам не было места в созданной им идеальной вселенной.

Впрочем, когда он пытался нарисовать в своем воображении своего лучшего друга, он почему-то представлял себе одного мальчика из тех, с которыми он мечтал, но уже даже не надеялся подружиться. Тот был умным, молчаливым и изящным, с серьезными широкими бровями. И характером они были похожи, этот мальчик и его друг из Страны Дракона, хотя вряд ли Юки мог судить о его характере: он его совсем не знал, да и не рвался знакомиться.

Может быть, его мысли начали путаться уже тогда, потому что ему ни разу не пришло в голову попробовать по-настоящему подружиться с кем-то из этих детей, его сверстников; он даже не особенно выделял кого-то из них в отдельности – они были для него каким-то единым существом, недобрым, но притягательным. Он мечтал о дружбе как о некой абстракции, хотя его одиночество было вполне реальным и постоянно мучило его. Но Юки не приходила в голову такая, казалось бы, очевидная вещь, что для дружбы надо что-то делать. Он не знал, как выразить свой интерес к этим детям – и не понимал даже, что его принято как-то выражать; вместо этого он постоянно придумывал и исполнял маленькие ритуалы. «Если я пройду по плитам двора, не наступив ни на одну щель, у меня появятся друзья». «Если я коснусь края его одежды, он со мной заговорит», загадывал он. Но эти ритуалы привели лишь к тому, что его стали считать странным.