Владимир Орлов - О смелой мысли

В то время в России никто не подал голоса в защиту первенства Петрова, в защиту славы русской науки.

Великие научные и технические ценности, которые создавал русский народ, были безнадзорным имуществом.

Советские ученые сегодня смывают черную краску, закрывавшую громадную картину побед русской научной и технической мысли. На страже славы русской науки стоит теперь весь советский народ.

После почти столетнего забвения вышло на свет и вечно будет сиять в веках и имя академика Петрова.

Тщетно пытались недруги русской науки вырвать факел из рук русских людей, украсть у них гениальное изобретение.

Приспособили дугу для освещения все-таки в России.

В 1849 году дуга вспыхнула в Петербурге на вышке Адмиралтейства, осветив начало трех уличных магистралей: Невский и Вознесенский проспекты, Гороховую улицу.

В 1856 году электрические дуги загорелись на празднествах в Москве. Их зажег русский изобретатель Шпаковский. В программе празднеств они назывались «электрическими солнцами».

Жизнь Шпаковского была геройством. Взрывом опытной морской мины ему повредило позвоночник. Шпаковский не мог стоять на ногах. И все-таки он до конца своих дней трудился у стола лаборатории. Когда он работал, его поддерживали сзади два матроса.

Приспособить дугу для освещения было трудной задачей.

Дуга пылала, и от страшного жара испарялись угли и с каждой секундой рос пролет между углями.

Через полминуты начинало тревожно шипеть и метаться пламя, а затем обрывался ослепительный мост и дуга погасала.

За дугой приходилось неотступно следить и подкручивать рукоятку, сближающую угли, как подкручивают в лампе горящий фитиль.

В середине прошлого века инженеры постарались выйти из положения и пристроили к дуге часовой механизм.

Дуговая лампа получилась сложной, как стенные часы.

Тик-так, тик-так — мерно тикал механизм, постепенно сближая угли.

Но дуга не была такой точной, как часы. И она нередко обгоняла ход часов и гасла.

Инженеры пошли на другое усложнение. К часовому механизму пристроили электрический механизм, подгонявший часы, когда лампа собиралась гаснуть и ток через дугу уменьшался.

Получился исключительно сложный регулятор.

И все-таки он был несовершенным.

Несколько ламп нельзя было включить в одну электрическую цепь.

Регуляторы не могли работать вместе. Они заботились каждый лишь о своей дуге и, действуя вразнобой, гасили соседние дуги.

На каждую лампу нужна была отдельная небольшая электростанция.

Перед техникой встала непонятная на наш сегодняшний взгляд, но по тем временам очень сложная задача «дробления электрического света».

Любители электрического освещения не щадили затрат. Они шли на постройку домашних электростанций. Они ставили в подвале паровую машину и заставляли ее вертеть генератор. Но питали эти электростанции одну-единственную лампу.

Она во всем своем нестерпимом блеске царила в одной-единственной комнате, и лучи ее вырывались из окон в темноту, словно веер прожекторных лучей, а хозяин щурился и опускал глаза, как поэт, пригласивший на чашку чаю солнце.

И не было у техники средств, чтобы электрическое солнце разделить и разнести сияющие осколки по всем остальным темным комнатам дома.

Решая эту задачу, даже первоклассные изобретатели заходили в тупик.

Замечательный инженер Чиколев, автор множества изобретений, предложил проводить свет по трубам, как проводят светильный газ или воду.

Так был освещен прессовый цех Охтенского порохового завода. Лампы ставить в цехе не решились: боялись взрыва.

Во дворе, рядом с цехом, поставили башню, похожую на водокачку. Наверху, где должен бы находиться бак, горела дуговая лампа силой в три тысячи свечей. От нее, с вершины башни, трубы радиусами спускались в цех. Внутри труб стояли оптические линзы, а в коленах труб — наклонные зеркала.

Получилось дорогое и громоздкое сооружение.

Тем не менее предприимчивые американцы Моллер и Себриан ухитрились прикарманить изобретение Чиколева и создать на его основе в Америке особое общество.

Но свет не газ и не вода — его не передашь без потерь с городской водокачки в дома по трубам. До домов бы добирались такие чахлые лучи, что при этом свете можно было бы свободно играть в жмурки, не завязывая глаз.