Натали Сомерс - Амнезия. Дневник потерявшего память

Он с досадой вздохнул, и улыбка стерлась с его лица.

– Все это сплошные бредни! С Роменом все нормально! Он в состоянии вернуть себе память и без этих театральных постановок, не так ли?

Я решил спрятаться за осторожным ответом:

– Я не знаю…

– Ты ведь сам согласился с врачом, – напомнила Беатриса серьезным тоном.

Арно молчал, и мы замерли в ожидании его ответа. Я метался между необходимостью следовать указаниям врача, который был так любезен со мной, и желанием узнать, что именно он попросил спрятать от меня.

Наконец лицо Арно снова расплылось в улыбке, и он похлопал меня по плечу – прямо как отец, можно подумать.

– Ладно, что сказано, то сказано. Я всегда учил тебя держать слово, и ты ни разу меня не подвел. Логично, что я должен поступать так же.

Я с облегчением вздохнул, будто только что избежал бури.

Однако аппетит окончательно пропал. Я застрял на хлопьях и под предлогом крайней нужды сбежал в свою комнату, по дороге заскочив в туалет (где мне в нос ударил такой крепкий запах эвкалипта, что насморка не будет по крайней мере до зимы).

Сидя на кровати, я всматривался в то место, откуда несколько дней назад сняли рамку. Избавленный от присутствия Арно и Беатрисы, я пытался представить, что там могло висеть, и в голову приходили разные сценарии, один из которых, изображавший меня в роли тайного агента, казался самым невероятным, но и самым заманчивым. Может, там висела фотография с моей последней миссии. Варианты а-ля 007 очень привлекательны. Но ладно, этого не может быть.

Еще я представил, будто я кумир подростков, ведущий сумасбродный образ жизни. Однако живем мы в пригороде, в скромном домишке без бассейна и подобной роскоши. Так что и этот вариант не годится.

Короче, я по-прежнему теряюсь в догадках, что могло быть в этой рамке.

Рассматривая книжные полки, я достал наугад какую-то книгу. На обложке были нарисованы пенящиеся волны, набрасывающиеся на скалу с грозной крепостью на вершине, – книга так и притягивала к себе. Вверху я прочитал название, выведенное золотыми буквами: «Граф Монте-Кристо», и чуть ниже буквами поменьше – Александр Дюма.

Полагаю, я уже читал ее раньше, раз книга в моей библиотеке, но не мог вспомнить ни об одном злоключении бедняги Эдмона Дантеса. История мгновенно захватила меня, а когда я добрался до момента, где героя заточили в замке Иф, мне захотелось плакать. Правда. Только тебе об этом говорю. Никому больше. Стыд какой. Однако не думай, что я настолько чувствителен к бедам других. Конечно, не без этого. Но не только. Думаю, его приключения напомнили мою ситуацию.

Я тоже узник. А мой замок Иф – собственное тело. Собственная жизнь.

Только вот из этой тюрьмы никуда не деться.

Этот дневник дал мне доктор Люка́. Ну то есть записную книжку. А принес он ее в субботу вечером, когда зашел проведать меня.

– Возьми, – сказал он, протянув белый блокнот размером с приличную книгу, – мне его подарили на одном семинаре, но я слишком ленив, чтобы что-то записывать. Так что он валяется без дела в кабинете, и я решил, что тебе он будет нужнее. Сможешь вносить туда разные впечатления и ощущения. В твоей ситуации лишним не будет.

– Это точно, – мгновенно ответил я, – вдруг моя нынешняя память тоже решит уйти от меня, так хотя бы запасная останется.

Он рассмеялся.

– Точно, – подтвердил он, – вижу, ты понял принцип.

Этот дядька мне действительно нравится.

Едва он ушел, я открыл блокнот. Страницы были такими же белыми, как и обложка. Такими же пустыми, как моя память. Белизна прекрасна. Она чиста. Никаких тебе ошибок, помарок, пятен. Может случиться абсолютно все, как во времена сотворения мира.

С мгновение я колебался: может, так все и оставить? Не трогать неподвижную пустоту, отражающую мою жизнь: если ничего не буду делать, ничего не буду писать, то ничего не произойдет. Будто времени больше не существует. Мне уже удалось избавиться от прошлого, так что и без будущего как-нибудь проживу. Останется лишь настоящее: неуловимое, неосязаемое.

Да, искушение велико: ни тебе начала, ни конца.

Но что-то внутри меня восстало. Что-то крошечное, какой-то зуд. И чем больше я пытался об этом забыть, тем неприятней чесалось – любопытство, конечно же. Готов поспорить, пользы от этого жуткого чувства будет гораздо меньше, чем вреда, но ничего не мог поделать.

Тогда я взял ручку с надписью «антибиотики что-то там», которую доктор Люка́ оставил на моей тумбочке, и написал дату.