Ирина Пичугина-Дубовик - Забавная книга про льва и шишигу. О природе с любовью и улыбкой

Наконец поиски утомили нас, и папа решил, что пора обратно.

Да понял, что не рассчитал. Слишком мы далеко зашли.

А я поняла, что дико устала. Просто смертельно.

Тут я стала столбом как упрямый осёл и заявила, что никуда не пойду. Ни вперёд, ни назад.

Мой папа запаниковал.

Ночь, зима, мороз за двадцать градусов и всё суровее… Изо рта при дыхании пар валит, как из топки хорошего паровоза!

Путём сложных переговоров папка добился согласия, что я поеду, держась за его палки, как на упряжке. Сцепив наши палки, он побежал, таща меня на буксире. Я слышала, как он пыхтел. Было ему нелегко.

Проехав так немалое расстояние, я расслабилась и потеряла координацию.

Бах!

Это я свалилась вверх тормашками в какую-то снежную бездонную пропасть… Лежу в снегу, в глубокой яме, на спине, разглядывая набитый звёздами небосвод и огромную преогромную луну… А ноги торчат из ямы вверх, лыжи как винт вертолёта крест накрест…

Отец перепугавшись орёт:

– Вставай!

А мне так хорошо, уютно, такая благодать на меня снизошла… К чему мне вылезать из этой ямы, такой вид в бесконечность космоса открылся мне… От величественности и великолепия этого зрелища дух захватило! Вот вы сами попробуйте ночью, лёжа на спине зимой в снежной яме, поглядеть сквозь вымороженную хрустальную атмосферу в ту самую бездну, что звёзд полна… Уверена, и вам нескоро захочется спуститься из этих переливающихся чертогов на грешную землю.

Вот и я очень твёрдо сообщила, что останусь тут до утра.

Видимо, я была крайне убедительна, потому, что отец в отчаянии вдруг схватил лыжную палку и грозно сказал, что я сейчас получу, если я сей момент:

– Слышишь, сей момент, не вылезешь и не пойдёшь домой. Тоже мне, астроном!

Он также показался мне крайне убедительным.

Так что я, кряхтя и сопя, вылезла из уютной снеговой обсерватории.

Поправили мы мои лыжи и… я пошла сама! У меня открылось второе дыхание. Или невиданное звёздное крещендо придало силы? Но до дома мы добрались в наилучшем виде и весело!

Смеясь, вспоминая былые трудности, мы забрались по лестнице на пятый этаж. И… в дверях квартиры увидели маму…

Разгневанную маму…

Тут папка как-то уменьшился ростом и попытался спрятаться за меня.

А я храбро и поэтично принялась воодушевлённо тараторить, описывать уникально-огромную луну и звёзды.

Какая была замечательная прогулка, а лес какой! Только шишигу так и не нашли. Кстати, жаль, что тебя, мама, с нами не было, ты бы оценила!

Мама оценила.

Очень громко оценила.

И выдала нам ценные указания.

Я отправилась прямиком в ванную комнату. Вытряхивала одежду… натрясла с хороший сугроб. Через шум горячей воды из крана я слышала, как папка на кухне виновато объяснялся, что:

– Физкультура полезна и в мороз.

– И детям? – ехидно интересовалась мама, – особенно полезно вываляться в снегу и прийти снеговиком с отмороженными щеками? А если заболеет?

И как в воду глядела.

Утром я блаженствовала в кровати с высокой температурой и разными вкусностями под боком.

Через несколько дней мне принесли уроки, и я стала догонять класс. Да мне было не впервой!

Сидя за столом и выписывая скучнейшее упражнение по русскому, я неожиданно вспомнила, как мы с папой сочинили стих.

Меня осенило!

Схватив тетрадный лист и разрезав его на маленькие части, я сшила крохотный блокнотик. И на первой его странице записала этот стих.

Потом стала выжимать из себя ещё, чтобы заполнить блокнот.

Помню только строчку: Девчонка взбивает перину… Снежинками перья летят…

Это я о сказке «Метелица».

В общем, как я теперь осознаю, получилось жутко безобразно и, как говорится, ни в склад и ни в лад.

Но тогда я гордо принесла свой блокнот со «стихами» в школу.

Моя первая учительница была поразительным человеком.

Ей удавалось совмещать строгий порядок и творческую атмосферу в классе. То есть, она удачно и победно запрягала «в одну упряжку коня и трепетную лань»! Класс наш отличался высокими оценками, дружбой и любовью к прекрасному. Классные часы проходили, как театры-студии.

То мы учились сервировать стол со всевозможными ухищрениями этикета, то разыгрывали сценки знакомств, попутно на всю жизнь запоминая, кто здоровается первым, кто подаёт руку, кого кому представляют.

То мы ходили в музеи и театры.

То сами устраивали «капустники».

И Маргарита Александровна никогда не пресекала полёт детской мысли, главное, чтобы это было не баловство, а плод раздумий. Мы не боялись высказываться или спрашивать на отвлечённые темы даже и на уроке. Она приветствовала движения разума или фантазии и не обрывала учительским окриком.