Тут бабушкино повествование прервалось тихим хихиканьем. Сестры вздрогнули, а бабушка перестала мелькать спицами и осмотрелась поверх очков. Она никого не видела, но Зоя и Клава заметили в темном углу, плохо освещенном торшером, в глубине старого кресла две небольшие тени. «Ах!» – вырвалось почти одновременно у сестер. Бабушка Галя явно не видела их, но прислушивалась и теперь сказала:
– Это ты, Луша?
– А то кто еще? – хихикнул снова тот же самый голос. – Пришла вот в гости к твоей Артыне, сидим и слушаем твои сказки. Сидим и поражаемся, как ты умудрилась так все перепутать в одну историю – и Михая Эминеску 4 4 Михай Эминеску это известный румынский поэт, автор поэмы «Лучафэр».
и кучу сказок.
Тут Зоя и Клава разглядели тех, кто сидел в старом кресле. Эти двое были отдаленно похожи на людей, но их лица напоминали крысиные мордочки, покрытые бурой шерсткой, а ручки и ножки – мохнатые паучьи лапки. И эти ножки непрестанно болтались внизу кресла, а ручки совершали массу сложных движений, как будто существа дирижировали сами себе. Одеты они были в какие-то бесформенные балахоны из ткани, больше всего похожей на паутину, такие же серые и пыльные. Зоя и Клава, конечно же, и раньше подозревали, что у них дома есть таинственное существо, но видели его впервые.
Бабушка Галя тем временем невозмутимо ответила на слова Луши:
– Старая я, может, склероз у меня, как помню, так и рассказываю, но правда остается правдой, разве не так?
Луша с Артыной переглянулись, снова хихикнули, видимо, просто от избытка чувств, и тогда бабушкина домовая, Артына, более низким, чем у Луши, и немного хриплым голосом, сказала:
– Галюца 5 5 Галюца – по-молдавски ласкательный вариант имени Галя, так можно сказать Ленуца, Нинуца и т. д.
, ты права, все могло быть именно так, как ты рассказываешь, и даже еще удивительнее.
Бабушка Галя, снова склонившись над вязанием и замелькав блестящими спицами, ответила:
– А, может, раз уж вы здесь, то и продолжите эту историю?
Домовые переглянулись, и Луша, тыкая тонким паучьим пальчиком то себя, то подружку, стала нараспев произносить считалку:
Я Лукерья, ты Артына,
Кто покажет нам картину?
Может ты, а может я,
Пусть услышат нас друзья.
Вышла Артына, и рассказывать должна была Луша. Девочки сидели, едва дыша и боясь пропустить хоть слово. Ведь когда еще можно услышать сказку, которую рассказывает настоящая домовая. Бабушка Галя тоже внимательно прислушивалась, кажется, радуясь возможности отдохнуть от повествования и самой узнать, как продолжилась эта история.
Лушин тихий голос зашелестел и вскоре превратился в шум ветра в ветвях зимнего леса, в поскрипывание снега под ногами коня, в щебет птиц…
Ионикэ Фэт-Фрумос неторопливо ехал верхом на своем красноухом жеребце. Он не знал, куда нужно ехать, и вообще зима была – какие уж тут цветы… Но он дал слово прекрасной Иляне и собирался сдержать его, найти цветок, возросший от лучей небесной звезды, и кольцо с небесным камнем.
А Лучафэр гневно пылал в вышине и просил Отца своего о великой милости – сделать его смертным и отпустить на землю. Но Отец только покачал великой своей главою и ответил, что не суждено такому быть, чтобы бессмертный стал смертным, и его долг – остаться в небесах и сиять сверху смертным людям. В ту ночь увидел Фэт-Фрумос скатившуюся на землю яркую звезду – то выпал из короны Лучафэра дивный камень. Слепящая вспышка прочеркнула небо сверху вниз, а Лучафэр обрел покой, сияя ровным светом и освещая путь Фэт-Фрумоса в ночи.
Ионикэ Фэт-Фрумос держал свой путь в направлении упавшей звезды. Красноухий тоже, казалось, чувствовал, куда надо идти. Прошло немало времени, и маковой росинки не было у Ионикэ во рту уже три дня. Хорошо, что конь разрывал копытом снег и щипал остатки травы, и вместо воды был у них снег. Силы Фэт-Фрумоса таяли, и охоты никакой не было – ни зверя лесного, ни птицы не попадалось юному рыцарю.
Но вот заметил он вдали мелькание зеленого платья, поспешил туда, и вскоре увидел красивую юную девушку, ⠀которая ⠀шла ⠀по ⠀снегу ⠀босая, снежный наст 6 6 Наст это плотная корка на поверхности снега в результате подтаивания и последующего замораживания.
ранил ее нежные ножки, и капли алой крови оставались на ее пути, и таял там снег.
Ионикэ Фэт-Фрумос увидел эти капли на белом снегу и вдруг вспомнил свою любимую так, как будто она была прямо здесь, с румянцем губ и щек своих, в белом платье. Остолбенел он от видения и долго не мог прийти в себя.
Читать дальше