Гаррард Конли - Стертый мальчик

Я подвинул свой листок ближе к Д. С. проследила за мной взглядом, но я притворился, что не заметил.

Д. ткнул мне в ребра красным карандашом, оставив небольшой след на белой рубашке. Мой взгляд упал на его длинную руку, на кисть с фиолетовыми прожилками. Рука чертила на бумаге волнистую красную стрелу насилия, тянущуюся от отца к матери.

– Держу пари, вот корень моего греха, – сказал он.

Д. произнес это так монотонно, безэмоционально, что сложно было понять, шутит он или просто пользуется жаргоном ЛД. Мне вдруг стало интересно: был ли он таким ехидным до того, как попал сюда? И понравился бы он мне больше, если бы мы встретились в другом месте?

– Держу пари, я стал геем из-за домашнего насилия. Или, может, во всем виноваты Н, которые употреблял отец, или АБ, который сделала мать до моего рождения.

Меня поразило, что он так много знает о своей семье. Мои родители отличались скрытностью, и если они упоминали прошлое, виной тому служили случайный всплеск эмоций или очередное нравоучение.

– Не знаю, с чего начать, – сказал я, глазея на пустой лист.

С подобной проблемой я сталкивался каждый раз, когда садился писать. Со временем становилось легче. Я расслаблялся и заходил в собственное сознание через черный ход, садился, скрестив ноги, и изучал символы на бумаге.

– Начни с худшего, – улыбнулся Д., – только если худшее – не ты сам.

Трудно было рисовать генеалогическое древо, опираясь на воспоминания из раннего детства. Жизнь моего отца с того момента, как он почувствовал в себе призвание к служению, заполнила все пробелы нашей семейной истории. Его значимость для города и сообщества перевешивала все, что мы знали о себе. Я был Его Сыном, а мама – Его Женой.

Окружающие и прежде считали отца благочестивым человеком, но в пятьдесят лет он ступил на новый путь; спотыкаясь в проходе, дрожа и плача, он опустился на колени вместе со всей общиной и услышал, как священник объявил, что Господь призвал отца служить Ему.

«Я был потерян, пока не нашел свое призвание», – повторял отец на своих еженедельных проповедях по всему Арканзасу.

Он так часто говорил эти слова, что мы с мамой в конце концов поверили ему и хлопали вместе со всеми.

«Я был ничем, но Господь исцелил меня! Моя жизнь вновь обрела смысл».

Меньше чем через неделю, в середине лечения, мы с мамой должны были уехать к отцу. Его собирались рукополагать как баптистского священника. Нам предстояло подняться на ярко освещенную сцену под взорами двух сотен людей. Поездка была одобрена руководством ЛД и считалась важной частью моего развития и хорошей возможностью проверить мою преданность правому делу. В церкви нам с мамой полагалось держаться за руки, улыбаться и разражаться рыданиями в нужные моменты. Со всех концов Арканзаса туда ринутся члены Американской баптистской миссионерской ассоциации, чтобы открыто поговорить с человеком, который, как считали многие, может стать новым Петром или Павлом и чьи нравственные ориентиры достойны подражания; с тем, кто свято верит в непогрешимость Библии и кто сможет решить сложные проблемы, уже терзавшие церковь, такие как развод, внебрачное сожительство и, конечно же, гомосексуальность.

– Разберись сначала с собой, – сказал Д., добавляя последние штрихи на свою схему. Он так привык к этим упражнениям, что мог нарисовать семейное древо с закрытыми глазами. – А потом углубляйся в историю собственной семьи.

На самом верху листа я написал имена прадедушек и прабабушек, потом – дедушек и бабушек, а после – родителей. К родителям добавил еще тетушек и дядюшек и двоюродных братьев и сестер. В самом низу маленькими буквами я обозначил свое имя. Потом, следуя расшифровке генограммы, приписал не больше двух букв каждому родственнику. У дедушки были проблемы с алкоголем: А. Бабушка развелась с ним из-за проблем с алкоголем: две косые черты. Бабушка и дедушка, которые умерли один за другим: два крестика. Тетя, у которой и первый и второй мужья погибли в авиакатастрофах на пути в Сайгон, которая потом вышла еще раз замуж и развелась: линия и две косые черты. Дядя, который принимал наркотики, пил и играл в азартные игры: Н, А и $ соответственно.

Моя семейная генограмма обретала смысл с каждым закрашенным квадратиком, начертанными стрелами и буквами. Она дарила чувство защищенности: можно было обвинить во всем тех, кто шел до меня, присвоить каждому правильный символ и стереть другие характеристики. Я мог бы написать рядом со своим именем букву Г, и остальные присущие мне черты перестанут иметь значение. Возникни у меня вопрос, почему я сижу здесь среди незнакомцев, я посчитал бы список семейных грехов, пожал плечами и перешел к следующему заданию, не задавая дополнительных вопросов. Все то, о чем я так переживал, – кто я на самом деле и что привело меня сюда, в эту самую минуту, – можно было просто свернуть вместе с моей генограммой, спрятать в папку и засунуть в обширную картотеку ЛД.