Дженни Диас - Гребень

Женщина хотела было что-то ответить, как заметила, что к одному из матросов (что был с Софией на корабле) подбежала девушка. Пока та радовалась возвращению своего возлюбленного, матрос вынул из кармана кольцо и протянул его своей спутнице.

Через пару минут с корабля спустился дядя и передал Софии её чемодан.

«Дядя, вы не устали от того, что, где бы вы не останавливались, посмотреть на корабль приходит такое количество людей?»

«Что я сделаю, если люди хотят увидеть корабль в живую? Я не жадный, пусть смотрят».

София, её мать и дядя засмеялись.

«Я никогда не видела у тебя этого голубого платья, мама, – София посмотрела на мать. – Тебе очень идёт!

В тот день София, действительно, видела платье своей матери впервые; ведь, в последний раз та надевала его, когда провожала мужа на рыбалку. Узнав о том, что он попал в шторм и его лодку унесло, женщина сначала хотела избавиться от платья. Правда, в самый последний момент что-то остановило её и она убрала его на чердак, а со временем и вовсе забыв о нём. И, вот, спустя ровно пятнадцать лет, найдя платье в одной из коробок, женщина, надев его на встречу со своей дочерью, решила таким образом почтить память о муже.

Время шло и дяде нужно было возвращаться на корабль. Договорившись, что он придёт к ним, когда закончит дела, София с матерью отправились домой.

«София! – женщина держала в руках музыкальную шкатулку, уже в гостиной. – Где ты её взяла?»

«В одном магазине. Тебе нравится? Только честно!»

«Ещё спрашиваешь! Я поставлю её в своей спальне и буду заводить перед сном».

Смотря на шкатулку, женщина о чём-то думала.

«Однажды родители отвели моего брата и меня на балет, где я увидела настоящую балерину. Такая хрупка, изящная она стояла на пальцах одной ноги. Те пару секунд показались мне вечностью».

«Ты рассказывала, что тоже хотела танцевать на сцене, но твоим мечтам так и не суждено было сбыться. Почему?» – спрашивала София.

«Наша мать, узнав, в какой строгости держали воспитанниц, просто запретила мне даже думать о профессии».

С тех пор, как София снова была дома, прошло чуть больше часа. За это время она уже успела подарить матери шкатулку, съесть пару кусков пирога, рассказать о новых городах. И лишь вопрос, ответ на который она хотела получить на протяжении многих лет – что же всё-таки случилось с отцом, когда ей было всего семь месяцев, София пока задать не успела, хотя и очень хотела.

«Снова ты начинаешь!» – недовольно говорила женщина.

«Ты никогда не говоришь со мной о папе».

«София, послушай!»

«Нет, – София перебила мать. – Это, ты, послушай, мама! Ты могла скрывать смерть моего отца, когда я была совсем ребёнком, сейчас же, когда я выросла, я имею право знать правду. Думаю, ты бы не хотела, чтобы в случае твоей смерти, мой отец сохранял молчание столько лет, сколько хранишь его ты».

София подумала, что скорее всего перегнула палку и что ей не следовало разговаривать со своей матерью в подобном тоне. Однако, поспешив извиниться, София услышала следующее:

«Ты права, – неожиданно сказала женщина. – Ты имеешь право знать, что произошло с твоим отцом в тот роковой для нашей семьи день».

После чего, подойдя к окну, мать Софии впервые за пятнадцать лет прервала молчание.

«Твой отец был достойнейшим человеком из всех, кого я когда-либо знала, – начала женщина. – В нём не было ни одной отрицательной черты. Иногда мне даже казалось, что на свете не было мужчины лучше. Он был добрым, отзывчивым, смелым. Ещё твой отец мечтал иметь дочь. Когда я вышла за него замуж и узнала, что носила под сердцем тебя, он сразу сказал, что родится девочка. А ещё…».

Мать Софии резко замолчала.

«Что? – спрашивала София. – Что ты хотела сказать, мама?»

«Те качели, что висят в саду, сделал твой отец, когда мы ещё жили в нашем доме, – говорила она. – Я забрала их вместе с мебелью в тот день, когда за нами приехал твой дядя».

Качели, что мужчина сделал из обычной канатной верёвки и широкого куска дерева через пару месяцев, как их дочь появилась на свет, очень любила София. Когда же женщина вместе с ней переехала к брату, а София немного подросла, женщина ей их показала; однако то, что качели сделал её отец (в надежде самому на них её покачать) она не рассказала, о чём теперь немного жалела.

«Расскажи о дне гибели, мама».

«В тот день ничего не предвещало беды, – начала она. – Мы сходили на побережье, посидели у воды. Это был один из тех дней, когда казалось, что уже ничего не могло помешать нашему счастью, но у жизни были свои планы. Как только мы поужинали и я положила тебя в кроватку, твой отец включил радио и услышал, что надвигался шторм. Я просила не выходить в море, но он и слушать не хотел, поцеловал нас и ушёл. С тех пор ни ты ни я его больше не видели».