Алина Альберт - Укрывшись мечтой

– Мам, ну, когда мы уже пойдем, – дергала я ее за веснушчатую руку.

Мама была красивая, яркие рыжие волосы, широкие бедра и узкая талия. Когда-то она носила длинные волосы, а теперь ходит с каре, оно еще больше подчеркивает обилие веснушек на ее лице. Мама их не любит, а мне они кажутся куда симпатичнее родинок на моих руках.

– Агния, подожди, я разговариваю! – злиться мама.

Мама рассказывает подруге о проблемах на работе, тема серьезная, а я мешаю ей.

– Ты понимаешь, я ничего такого не делаю, а им все не нравится, я уже не знаю, как им угодить! – говорит моя мама своей теске.

– Света, успокойся, они просто тебе завидуют, посмотри какая ты красавица.

– И что мне теперь совсем нигде не работать что ли?! – отвечает мама.

Когда разговор наконец-то заходит в тупик и тетя Света говорит, что ей пора идти по делам, мама вспоминает, что мы тоже торопились.

То, что меня может постигнуть учесть матери, пугало меня. В первую очередь я старалась не быть как она, потому что страх быть вечно отвергнутой, быть одной в этом мире казался мне самым ужасным.

Потом, потонув под этим страхом, начала бояться быть как все. Как любой другой человек. Потому что не быть индивидуальностью представлялось еще ужаснее.

Жизнь матери и правда была сложной, долгое время мы жили с бабушкой и дедушкой, а маме на тот момент уже было больше тридцати. Я думаю, не стоит объяснять, как это может угнетать.

После того как мы переехали и стали жить одни, я практически не видела ее дома. Все домашние дела и даже готовка были на мне.

Первое время мне, конечно, было одиноко, а в некоторые моменты даже страшно. Например, я никогда не открывала двери, когда кто-то звонил в звонок, а бывало, что, подсмотрев, кто пришел в глазок, пряталась под письменным столом.

Я любила нашу квартиру, она представлялась мне светлой и, излучающей тепло.

В середине июня, нам пришлось ненадолго вернуться в город.

Сложно описать какие чувства я испытывала, когда шла по аллее лип, ведущей к нашему дому. Зеленые остроносые листья с только-только появляющимися цветочками все время что-то шептали мне, и теплый ветер щекотал мои икры.

Тонкий аромат липы, словно аромат вкуснейшего меда, который ешь чайной ложкой, запивая горячим чаем в саду, дурманил мою голову. Я вдыхала его снова и снова, пока от этого не стало темнеть в глазах. Жалко, что липа цветет не круглый год.

Мы с мамой частенько рвали липовые листья, и пили чай, главное, как следует промыть их от городской пыли.

Я любила лето в городе. Каждую весну, как только заканчивалась четверть, мама увозила меня за город и брала отпуск на работе. Конечно, изредка ей все равно приходилось возвращаться, чтобы сделать какие-то дела, да и просто проверить квартиру.

В городе у меня была подружка, с которой я поддерживала связь, даже когда уезжала. Машка была своеобразной девчонкой, как и я пятнадцати лет. Рыжие толстые волоски вечно попадали ей в глаза, и она очень этому возмущалась. Слегка детские пухлые щечки выдавали то, что она любила поесть. В стрессовых ситуациях Маша жевала, не переставая, а таких случаев у нее было предостаточно.

Оказавшись дома, я первым делом побежала в душ. Какое это было удовольствие – мыться не в тазах в парнике или поливаться из лейки после жаркого дня. Вода струилась бесперебойно и чуть теплые струи стекали по лицу.

В квартире ощущалась непривычная прохлада и тишина. Бросившись в объятья кровати, я растаяла.

Вечером я вышла на улицу.

Излюбленным для наших прогулок местом стал частный сектор недалеко от улицы, где мы с Машкой жили. Я ходила босиком по раскалённой дороге, чувствуя, как она обжигает ступни, а мелкие камни, случайным образом попавшие на дорогу с обочины, врезались мне в босые пятки.

Маша бурчала что-то себе под нос, уткнувшись в новенький слайдер.

– Сейчас музыку включу, – крикнула она.

– Маш, а как понять, что ты мальчику нравишься?

– Ты что влюбилась что ли? В кого это? – Машу перекосило.

– Да нет, я так просто спрашиваю, – меня терзали сомнения.

Я не знала, действительно ли влюбилась и стоит ли это рассказывать ей, но мне ужасно хотелось открыться кому-то, а в какой-то степени и похвастаться.

– Маш, а если я расскажу, ты не будешь смеяться? – такой вопрос у меня возник потому, что ей я всегда говорила, что Тарас очень самовлюбленный и влюбиться в него может только самая последняя дурочка. Теперь я чувствовала себя неудобно. Будто я и есть та самая последняя дурочка.