Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 12 Декабрь

С годами иные пришли заботы, другие люди встали кругом. Вчерашний день отступил далеко-далеко. Новое, сегодняшнее захлестнуло с головой. И вот недавно я попал в Сормово. Попал и - каюсь - не вспомнил бы старого друга!

Но случилось так, что я оказался на сборе дружины в одной сормовской школе. Там я увидел пионера с двумя нашивками на рукаве. Что-то в нём показалось мне очень знакомым, и я мучительно стал вспоминать: где же мы встречались с этим мальчиком?… Тут он поднял руку, требуя внимания, и я вдруг вспомнил Алёшу с поднятой так же вот рукой.

Однажды, это было очень давно, мы целый день били зверя на льду. Под вечер на мачте подняли «сбор». Я дал команду возвращаться на судно. Но Алёша увлёкся: стрелял он отлично, и пока мы, собирая добычу, стягивались к судну, алёшина винтовка то и дело бухала где-то у нас за спинами. Вдруг она замолчала. Мы сперва не заметили этого. Потом старик Малыгин, зверобой из Архангельска, обернулся назад, приложил ладонь к козырьку, постоял так, обводя горизонт глазами.

- Вроде механика не видать! - крикнул он.

Тогда обернулся и я. На ослепительно белом поле узкими фиолетовыми языками лежали длинные вечерние тени ропаков. Тёмными пятнами пестрели туши убитого зверя. Кое-где над ними ещё клубился розовый пар. Но Алёши нигде не было.

- Пошли, - сказал я, и мы с Малыгиным, торопясь, зашагали по хрустящему насту…

Наконец мы увидели Алёшу в полынье, забитой молодым льдом. Левой рукой он держался за лёд, правую поднял над головой.

- Сапоги, - сказал он, когда мы подошли, - не вылезешь!

Пройти он смог шагов двести, не больше. Одежда замёрзла на нём ледяным саркофагом, и мы на лямках, как тюленью тушу, приволокли его на судно…

В тот же вечер он сказал мне:

- Знаешь, скверная это штука - отстать от товарищей…

Вот эта сцена, давно забытая, мгновенно промелькнула в памяти, и пока мальчик с нашивками говорил что-то обступившим его пионерам, я спросил у старшей вожатой:

- Кто это?

- Это? Это Сережа Мордвинов.

В тот же день я услышал новый рассказ про своего старого друга и про его сына.

Рассказ этот всего лучше начать с прошлого года, с того самого вечера, когда инженер Мордвинов прощался с сыном Серёжей.

Это было как раз перед зимними каникулами. В этот день Серёжа получил табель и с гордостью раскрыл его перед отцом: ровным столбиком, одна под другой, в каждой строчке стояли пятёрки.

- Молодец, - сказал Алексей Алексеевич. - Ну что же, Сергей, поздравляю. А теперь давай побеседуем. Я уезжаю, ты знаешь?

- Знаю, папа. Надолго? - спросил Серёжа.

- Надолго, сынок. На год, может быть больше. Вот, пойдём-ка. - И, взяв Серёжу за плечо, Алексей Алексеевич подвёл его к большой карте. - Это какая река? - спросил он.

- Енисей.

- А это?

- Это Иртыш.

- А это?

- Это Обь, - ответил Серёжа.

- Так, - сказал Алексей Алексеевич. - Ну вот, слушай!

Он уселся в кресло и, играя маховичком крошечного дизеля, украшавшего письменный стол, помолчал немного.

- Помнишь, - сказал он наконец, - ты был у нас на заводе?

- Помню, - сказал Серёжа.

- Так вот, - сказал Алексей Алексеевич, продолжая крутить маховичок. - Мы тут, а Сормове, делаем корабли. А плавают эти корабли по всем рекам нашей Родины. Будущим летом решено целый флот провести на сибирские реки. А дорога туда одна. Какая, по-твоему?

- Великим Северным морским путём, папа, да? - сказал Серёжа и посмотрел на карту.

- Точно, - сказал Алексей Алексеевич, - только для нас это трудный путь. Ледоколам там хорошо, а речным баржам тяжеленько придётся. Льды, туманы, штормы…

- Папа, а белых медведей вы там увидите?

- Медведей? - переспросил Алексей Алексеевич. - Медведей вряд ли… Медведь - зверь робкий, на проезжей дороге не селится, а Карское море стало вроде проезжей дороги.

- А тюленей, папа?

- А тюленей увидим, - сказал Алексей Алексеевич и помолчал, задумавшись. - Тюленей увидим обязательно, - повторил он. - Так вот, Серёжа, мы обещали товарищу Сталину, что все корабли приведём на место и ничего с нами не случится… А можешь ты мне обещать, что и у тебя ничего не случится, что в седьмой класс ты перейдёшь с хорошими отметками?

- Постараюсь. Нет, не постараюсь, а обещаю, могу, - заторопился Серёжа.

- Ну, смотри, Сергей, держись… И вот что помни ещё: самая скверная штука - отстать от товарищей… - Он ещё что-то хотел сказать, но тут мама заглянула в дверь и сказала:

- Товарищи, чай пить!

На другой день папа уехал, а у Серёжи начались каникулы. Скучать было некогда. Все двадцать четыре часа в сутки были заполнены удовольствиями. С утра всем отрядом они собирались на Волге, носились на лыжах с горы, подняв тучи снежной пыли, тормозили с полного хода и неслись дальше, расставив, как крылья, красные от мороза руки. Днём нужно было попасть в кино, потом на каток, тренироваться к спартакиаде, потом на ёлку, а с ёлки опять на каток… И когда, наконец, набегавшись досыта за день, Серёжа приходил домой, постель казалась ему такой уютной, что и предстоящий сон он зачислял в состав праздничных удовольствий. А утром, хотя и можно было бы поваляться лишний часок, Серёжа вскакивал, завтракал и убегал до обеда, потому что ни в чём не хотел отстать от товарищей, а товарищи у него были народ неспокойный. Потом каникулы пролетели. Собрав книжки, Серёжа отправился в школу, и замелькали дни, как две капли воды, похожие один на другой, и в то же время такие разные, такие непохожие друг на друга дни! Все они были заполнены задачами, примерами, правилами, законами, упражнениями… Но каждый раз это были новые задачи, новые правила, новые законы.