Евгений Рахимкулов - Лапа на счастье

Конечно же, мы искали Жирафчика. Но разве найдёшь попугая в огромном городе? Мы ждали, что он сам вернётся, и каждый день выставляли на окошко блюдце с пшеном и семечками. Семечки пользовались хорошим спросом у голубей, и подоконник, а нередко и стол возле окна, ежедневно покрывались птичьим помётом. Мы готовы были терпеть эти неудобства, лишь бы Жирафчик вернулся. Но он так и не прилетел.

Это была первая потеря в жизни Сашки, и переживал он её тяжело. Мы, как могли, старались утешить сына.

– Понимаешь, – успокаивал я его, – это даже хорошо, что Жирафчик улетел. Вот, представь, если бы тебя кто-нибудь поймал и держал в клетке, без папы, без мамы, тебе, наверное, не понравилось бы. Так?

Сашка сквозь слезы тряс головой.

– Ну, вот и Жирафчику было очень тоскливо в клетке. А теперь он на свободе. Ты же его любишь, не так ли?

И Сашка кивал в ответ.

– И я тоже его люблю. И мы должны радоваться, что он теперь свободен. Он полетел к себе на родину, в Африку. Там он встретит других попугаев, своих маму и папу. И он будет рассказывать им о том, как жил у доброго мальчика Саши, как этот мальчик заботился о нём и разрешил ему улететь домой. Ну, разве ты не рад за него?

Сашка тяжело вздыхал, шмыгал носом и, в конце концов, говорил, что рад.

Сам-то я переживал ещё больше Сашки, потому что знал: Жирафчик вряд ли выживет в городе, как и вряд ли доберётся до своей жаркой родины… Но я не хотел расстраивать сына, и ничего не сказал ему об этом.

Не знаю, кого я больше успокаивал, себя или Сашку. Но похоже, мои рассказы об Африке и других попугаях на него подействовали. Он вскоре снова повеселел, и разговоры о Жирафчике как-то сами собой прекратились.

Высокий тополь за окном тряхнул шевелюрой, и сухие листья перхотью посыпались на крышу дома напротив. Снова приближался сентябрь. И это значило, что сын мой стал на год старше, ну, а я сам, соответственно, на год старее.

Я не спрашивал, что подарить ему на день рождения. Каким будет подарок, я уже решил давно.

Снова зоомагазин, и снова попугаи. Красные и зелёные, с хохолками и без хохолков, большие и маленькие, крикливые и неразговорчивые. Но жёлтого в чёрную крапинку среди них не оказалось. Я обошёл ещё три магазина, пока не нашёл такого, какой был нужен. Вот он! Забился в угол клетки. И пятно на груди точь-в-точь такое же. И мне даже показалось, что этот попугай тоже всё время вытягивает шею – ну, точно, Жирафчик!

Домой я вернулся уже под вечер.

– Папа! Папа пришёл! – Сашка встретил меня на пороге.

Я потрепал его одной рукой по голове. Вторую с клеткой держал пока за полуоткрытой дверью. Сын сразу догадался, что я что-то прячу от него.

– Что там? Что там? Покажи!

– А я сегодня не один, – сказал я. – Смотри-ка, кто прилетел к тебе из Африки.

И я вручил ему клетку с попугаем.

– Да это же Жирафчик! – воскликнула жена.

Сашка радостно схватил клетку. Но мне показалось, что радость его была какой-то неполной. Не было уже того блеска в глазах, как год назад, когда он получил первого попугая.

Мы поставили клетку со вторым Жирафчиком туда же, где раньше жил первый. Сашка тут же засуетился возле него, принёс корма, засунул в клетку зеркальце, заговорил с ним. Вот и всё, словно никуда и не улетал наш Жирафчик.

Мы с женой вышли на кухню, ненадолго оставив сына наедине с попугаем.

В кастрюле булькали пельмени, уютно сопел чайник.

Я опустился за стол и подпёр голову рукой. Перед моими глазами встал Сашка. Он тут, совсем рядом, за стенкой. Я представил, как он сидит перед Жирафчиком, чешет ему соломинкой перья и учит говорить: «Скажи: Жи-раф-чик, Жи-раф-чик». И я подумал, что я очень хороший отец и всё сделал правильно. И ещё я подумал, что Сашка должен быть безмерно счастлив, как был бы счастлив я, если бы ко мне в детстве из самой Африки вернулся мой любимый попугай. И Сашка, конечно же, счастлив. Он очень счастлив. Иначе и быть не может. Но почему же не было в его глазах прошлогоднего блеска, того самого блеска безмерного счастья?

Жена накрывала на стол. Оливье, торт, маринованная селёдка. Я очень люблю маринованную селёдку. И Сашка тоже любит. Больше даже, чем торт.

Пельмени всё ещё булькали. Жена поставила на стол большую вазу с грушами и задумалась. И я был уверен, что думает она о том же, о чём и я.

– Давай, заглянем… как там они, – сказала вдруг она.

И если бы она этого не предложила, я бы, наверное, сам предложил.

Мы вышли из кухни и потихоньку заглянули в комнату сына. Он стоял к нам спиной возле окна. Свежий осенний воздух врывался в форточку. А ведь, когда мы уходили отсюда, она была закрыта.