Генрих Книжник - Ты любишь науку или нет?

Тогда Витик дождался ее во дворе и сказал, что он обязательно станет знаменитым, Вове добавит еще, а Элька – дура. Элька ответила, что если он и станет знаменитым, то хулиганом, в крайнем случае – спортсменом, а больше ему прославиться нечем. Подождала, что ответит Витик, но он не нашел остроумного ответа и промолчал, а Элька развернулась и пошла к Вовиному подъезду, выражая спиной полное к Витику неуважение. И тогда Витик дал себе клятву, что сделает все, чтобы прославиться! И Элька будет вертеться возле него, заглядывать в глаза и спрашивать: «Правда, Витик? Неужели, Витик?», а он будет ее не замечать.

А тут еще брата с его группой, которую он называл «мой драматический коллектив», упомянули в какой-то телепередаче и даже показали отрывки из их спектакля. После этого брат потребовал, чтобы Витик принял на себя его домашние обязанности. Сам он, видите ли, будет теперь очень занят творческими исканиями! Витик просто онемел от такой наглости, а мама, счастливая оттого, что один из ее сыновей уже немножко прославился, едва не согласилась. К счастью, вмешался папа и поставил брата на место. Каждый остался при своих прежних обязанностях, но Витик еще раз убедился, что известность – великая и полезная вещь! Если б он попробовал такое, все только посмеялись бы, а у брата чуть не получилось.

Но как прославиться? В спорте не хотелось: вышло бы, что Элька права. Петь, рисовать, плясать, пилить на скрипке, гениально играть в шахматы, мгновенно считать в уме Витик безнадежно не умел. Он попробовал писать стихи и прозу – не вышло. Взять его в свой драматический коллектив брат с насмешками отказался. В цирковую школу Витика тоже не приняли. Прославиться геологическими открытиями не получилось: родители с собой в тайгу не взяли. Попытка заняться политической деятельностью на школьном уровне закончилась неприятностями. Оставалась наука, но она не обещала быстрого успеха: все известные ученые были старыми. В отчаянии Витик даже попытался двигать усилием воли предметы и взглядом зажигать спички, но об этом стыдно было потом вспоминать.

Элька при встречах с ним каждый раз ехидно спрашивала, прославился он уже или еще нет, и рассказывала, что у Вовы скоро опять будет концерт по телевизору. И тогда Витик решил посоветоваться с Фуней.

…Фуня появился в классе недавно. В первый день после зимних каникул Чучундра привела в класс мелкого тощего мальчишку, большеголового, мрачноватого, с темными, торчащими, как щетка, волосами и в очках. Нос у него был маленький и блестел между сильными стеклами. Да, мальчишка был не очень из себя видный… Чучундра положила ему руку на плечо и сказала:

– Познакомьтесь, это Алеша Афонин, он будет учиться в нашем классе. Прошу любить и жаловать.

Конечно, Дуба тут же крикнул:

– Гы! Пусть его Светка-Мартышка любит и жалует!

Все засмеялись, а Светка Мартынова наморщила нос, передернула плечиками и сказала:

– Какой ты грубый, Дубовецкий, и глупый!

И тут молчаливый Макся Коробов вдруг сказал: «Фуня!» – и больше ничего не сказал, но все сразу поняли, что новенький – Фуня и так теперь будет всегда.

После каникул у всех еще было легкомысленное настроение, и в классе началось: шум, смех, крики: «Фуня! Здоро́во! Афуня! Фу-фу-фу-нечка!» – и многое другое.

Фуня сначала вздрогнул, втянул голову в плечи, и Витик подумал, что сейчас он разревется или станет заискивающе улыбаться, но он вдруг сжал губы, отвернулся к окну и, постукивая ногой, стал ждать, пока все утихнут. Что ж, его положение было непростым, но повел он себя достойно – и класс это оценил.

Выбрал он себе пустую парту, последнюю в среднем ряду, и стал сидеть один. Разговаривал с людьми без грубости, но неохотно, на уроках читал научные книжки или сидел уставившись куда-то под потолок. Учился хорошо, а по математике – лучше всех. Задачи, которые не мог решить даже Игоряшка Поляк, он решал мимоходом, за что Игоряшка его сильно невзлюбил. На переменках не бегал, не возился, а если случайно попадал в общую возню, старался выбраться или ждал, пока рассосется. Друзей не завел, после уроков домой уходил один. Улыбался редко, а рассерженным его видели только два раза. Первый – когда на него скопом напали девчонки, разукрасили помадой и шоколадом, завязали на ухе бантик и разбежались с радостным визгом. Фуня тогда вскочил на парту, сверкал очками, тряс бантиком на ухе и орал, что все они – дуры безмозглые. Второй раз – когда к нему пристали Дуба с друг-Гаврилой. Они и раньше иногда приставали к нему от дурости, но по мелочам, а тут что-то разошлись: вытащили его из-за парты, надели на голову пустой цветочный горшок и потребовали, чтобы он кричал, что он – профессор кислых щей.