Анатолий Алексин - Позавчера и послезавтра

- Отчего это?

- Говорят, от курения. Но я никогда не курил. Говорят, от неподвижного образа жизни. Но я всю жизнь двигался. А теперь... Долго ходить нельзя, долго стоять нельзя. Дирижировать можно сидя...

- Ну и что же? - воскликнул я. - Ну и что же?! Это будет отличать вас от всех остальных. Вы сидите, а они перед вами стоят! Учитель, когда разговаривает с учеником, тоже сидит, а ученик перед ним стоит.

- Но Дирдом считает, что сидячий дирижер пионерского хора - это для его Дома культуры не подойдет. И думаю, в данном случае можно с ним согласиться. Я и так невысок... А если сяду на стул, меня и вовсе не будет видно. Так что приходи теперь ко мне домой... Времени будет много - в шахматишки сыграем.

- Но ведь вы можете выздороветь!

- Добрый мой мальчик... - сказал Виктор Макарович.

- Ведь есть же какие-то средства?!

- Меньше стоять, не перегружать свои ноги... Перехожу на "сидячие игры". Пора уже: я ведь вошел в пенсионный возраст.

"Вбежал!" - захотелось мне поправить его. Потому что он всегда очень стремительно двигался.

- Как же... теперь? - спросил я.

- Будете "под управлением" Маргариты Васильевны.

Она вас знает и любит.

- Маргариты Васильевны?! Но ведь она тоже... немолодая.

- Разве это заметно? - медленно и с удивлением спросил он. Я ничего не ответил. - Пусть она, как дирижер, проявит себя прямо на следующем отчетном концерте! В присутствии общественности и ваших родителей. Чтоб они были спокойны.

- Через неделю?

- А что же тянуть?

"Нет! Лучше он - сидящий, чем она - стоящая!" - твердо решил я в ту минуту.

Мои родители были потрясены этой новостью не меньше, чем я.

- Он не должен уйти: он же талант! - тихо воскликнул папа.

- Неужели ничего нельзя придумать? - сказала мама.

И выпрямилась.

Когда она произносит эту фразу, мы с отцом сразу начинаем верить, что выход найдется. Безвыходных ситуаций мама не признает.

- Я буду думать... - произнесла она.

- Очень прошу тебя, - сказал я.

- Надо доказать, что без него ваш хор петь не сможет! - решительно заявила мама.

Эта фраза натолкнула меня на неожиданную и смелую мысль.

"Да, мы докажем, что без него петь невозможно! - решил я. - Пусть мама ищет свой выход из положения. Но и я не буду сидеть сложа руки!"

План, который родился у меня в голове, я открыл участникам средней группы нашего хора. Средней группа была не по качеству, а по возрасту: в нее входили ребята, которые учились в четвертых, пятых и шестых классах. С представителями этого возраста договориться мне было легче всего.

Младшие могли мой план не понять, а старшие - не принять.

Средняя группа, как я и предполагал, поняла меня сразу!

Хотя план был рискованный и опасный...

Мама как-то сказала, что ребята в моем возрасте очень смелы, потому что у них нет опыта и они еще не успели набить себе шишек. Мама очень хочет, чтобы я учитывал ее опыт, ее ошибки. Но я все больше убеждаюсь в том, что на ее шишках мне трудно будет чему-нибудь научиться. "И вообще, рассуждал я, - не очень-то получится благородно, если один будет набивать себе синяки, а другой на этих синяках... на чужом, значит, горе будет учиться!"

И вот наступило то самое воскресенье.

Взрослые собрались в фойе Дома культуры задолго до начала концерта... Родители и родственники наших хористов были очень возбуждены. Некоторые мамы целовались и неизвестно с чем поздравляли друг друга.

Пришли и бывшие участники нашего хора. Среди них, как успел сообщить Дирдом, были и такие, которые очень многого в жизни достигли! Ну, например, заслуженный артист республики, о котором однажды упоминал Виктор Макарович... Фамилия его была Наливин. Эту фамилию знали все в нашем городе. И поэтому, когда Дирдом привел Наливина за кулисы, все очень переполошились.

Только Маргарита Васильевна встретила Наливина хмуро. Он торжественно, раскинув руки, поплыл ей навстречу.

Но она увернулась, еле слышно пробормотав:

- Здравствуйте, Женя.

И после этого внятно произнесла:

- Уже был первый звонок!

Она, должно быть, боялась, что Наливин отвлечет нас от предстоящего выступления. "Хочет проявить себя!" - подумал он о Маргарите Васильевне.

Наливин был высоким и толстым. И было странно, что от его огромного тела отрывался и как бы журчал в воздухе тонкий женский голос. Когда он первый раз открыл рот, я даже вздрогнул и огляделся: мне показалось, что говорил кто-то другой.

- А где же наш бесценный Виктор Макарович? - спросил Наливин. И развел руки в стороны, готовясь обнять его.