В Губарев - Преданье старины глубокой

- В седле он спать не пробовал, княже, а дома спит на твердом матраце, - вступилась за брата Таня.

- Вельми хороший вечер ныне, - сказал князь Игорь. - Пошли гулять, братие! Поглядим, как пируют воины.

- Пошли! - быстро согласилась Таня. Ей так не хотелось оставаться в светелке, что она сразу позабыла о своей усталости.

Князь Игорь внимательно посмотрел на тезку и вдруг рассмеялся:

- Друже, мы с тобой равного росту... Давай для потехи наши платно поменяем!

- Как? - не понял гость.

- Я твои ноговицы надену... А ты мое княжеское платно на свои череса наденешь!

Они быстро переоделись, и Таня всплеснула руками.

- Слушай, Игорь, - сказала она брату, - князь как две капли воды стал похож на Петьку Воробьева!

Ее брат оглядел себя. Он был доволен княжеским нарядом, особенно ему нравились мягкие, чуть поскрипывающие сапоги из красного сафьяна.

И в эту минуту все трое услышали за дверью чьи-то тихие, крадущиеся шаги.

НОВГОРОДСКАЯ НОЧЬ

- Чуры! - дрожащими губами прошептал князь. - Спаси мя, Перун!

- Нет, это не чуры, княже, - сказал Игорь и рванул дверь. И так же, как в прошлый раз, в темноту терема скользнула тень волхва.

- Кто там еси? - передохнув, спросил сжавшийся у двери князь.

- Фарлаф, - чуть усмехнувшись, ответила Таня, которую начал забавлять испуг князя.

- Быть того не может, - озабоченно покачал он головой. - Главный волхв в сей вечер должен просить победу на Перуновой горе для войска новгородского.

- Но мы его ясно видели, княже!

- Быть того не может, - упрямо твердил он, - то чур пришел в образе Фарлафа!

Увидев улыбки на лицах гостей, князь, по-видимому, застыдился своей трусости, выпрямился, выпятил грудь.

- Вельми большого вреда чуры не делают, ибо они суть духи домашнего очага, - уже спокойно пояснил он и прибавил, виновато улыбаясь: - Да ведь все едино - духи! Холод череса и сердце пробирает!

- А ведь никаких духов нет на свете, княже, - сказала Таня.

- Не молви такого! - вскрикнул князь. - Язык отсохнет!

- Выдумки все это, княже!

- Танька! - сердито буркнул по-княжески одетый брат. - Неужели ты не понимаешь, что спорить бесполезно?! Не забывай, что сейчас девятый век!

Князь ничего не понял из сказанного тезкой, да его это, должно быть, сейчас и не интересовало.

- Бери светильник, - сказал он Тане, - и ступай наперед нас, благо ты чуров не боишься. Я за тобой ступать буду, а ты, друже, за мной, - обернулся князь к Игорю. - Так мы и выйдем на дворище...

С ранних лет он привык повелевать и даже сейчас говорил с гостями, едва ли не как со слугами.

Со стороны их шествие выглядело вельми комично. По темным переходам и скрипучим лестницам княжеского терема медленно, словно слепые, двигались трое. Впереди Таня вытягивала руку с дрожащим огоньком светильника. За ней, затаив дыхание и настороженно прислушиваясь, ступал на цыпочках князь Игорь. Одной рукой он держался за Танин воротник, а другую руку отбросил назад, судорожно вцепившись в княжеское платно на чересах своего тезки.

Как стон, скрипели старые ступеньки под их ногами, черными крыльями метались тени по бревенчатым стенам терема. Князь тихо шептал:

- Не страшусь смерти на рати от вражеской стрелы и меча вражеского... Духов страшусь!

Его страх невольно передавался Тане и ее брату. Но, разумеется, не духов боялись они. Чудились им в темноте другие осторожные шаги и чье-то дыханье позади. И они не ошиблись: от перехода к переходу, с лестницы на лестницу неотступно следовал за ними невидимый во мраке старец со злыми глазами. Видно, что-то недоброе задумал главный волхв Великого Новгорода!

Шествие по ночному терему показалось троим отрокам бесконечно длинным, и все они облегченно завздыхали, как только вышли на крыльцо.

Огляделись. Огни в тереме погашены, только одно окно светилось - в спальне князя Олега. Не спалось в эту ночь князю, ходил из угла в угол: обдумывал путь на Киев.

На княжеском дворище было прохладно и пустынно, пахло соснами и елками. Мигали звезды в безоблачной вышине. Кривой, как сабля, месяц высунулся из-за зубцов крепостной стены кремля, будто из ножен. За стеной стучал колотушкой ночной сторож и покрикивал:

- Чу-ую!..

А где-то далече, должно быть, у какого-нибудь костра, где этой ночью новгородцы пили за победу мед и ол, хор мужских голосов тянул однотонную песню:

Ох вы гой еси, люди добрые,

Люди добрые, вои храбрые!

Трудный час пришел нам детей забыть,

Во полях чужих свою кровь пролить...

Оставь рало, ратай, да мечом блистай!