Юрий Яковлев - Баваклава

Он ревел, а она его несла. Он был толстым, "жирный - поезд пассажирный", и бабушке было тяжело нести этот "поезд". Но она несла его в охапке, прижимая к себе.

Дома ей стало нехорошо. Она прилегла. А он занялся плюшевым мишкой и забыл про свою коленку.

- Не больно? - спросила с дивана бабушка.

Коленка перестала болеть, но он на всякий случай соврал:

- Больно!

Мерзким он был парнем в детстве, вспоминать тошно!

Потом ему надоел плюшевый медведь, он подошел к дивану.

Бабушка тяжело дышала, лицо ее было непривычно бледным.

Над верхней губой выступили бисеринки пота. Даже он заметил это.

- Ты что, Баваклава? - спросил он.

- Ничего... Вот вырастешь большой, понесешь меня в больницу, когда мне станет плохо?

- Понесу, - ответил маленький Шаров, а сам подумал: "Зачем носить, есть машины с красным крестом... для взрослых".

Сейчас он шел быстро, словно боялся опоздать к отходящему поезду. Снег воздвигал на его пути белую стену. И юный Шаров невольно вытягивал вперед руку, чтобы не наткнуться. Вдруг он придет на свою улицу, а там ни бабушки, ни дома - никого. Отошел поезд.

На углу, возле сквера, он наткнулся на родителей. Они шли рядом - папа держал маму под руку, - согнутые, облепленные снегом.

- Мама!

- Это ты? Где ты был? - Мама смахнула налипшие на ресницы снежинки и с удивлением посмотрела на сына.

- Ходил в аптеку.

- В аптеку? - удивился папа. - Зачем... в аптеку?

Родители грустно переглянулись.

Так они стояли в водовороте метели, словно сбились с пути и не знали, в какую сторону податься.

- Ну хорошо, - сказал отец, - иди домой. Мы скоро вернемся.

Возле дома юный Шаров встретил соседа. Бывший летчик гулял с непокрытой головой, и его белые волосы перемешивались с хлопьями снега.

- Юный Шаров, знаешь ли ты, что сегодня солнцеворот? - сказал сосед. День прибавился на одну минуту.

В хлопьях снега сосед был похож на древнего кудесника.

Мальчику было не до солнцеворота. Он ничего не ответил.

- Что-нибудь случилось? - вслед ему крикнул Иван Рахилло.

- Случилось! - ответил мальчик, и сердце его сжалось.

Он тихо отворил дверь и вошел в бабушкину комнату. Горел слабый свет. Бабушка лежала в постели с закрытыми глазами. Стараясь не наступать на скрипящие половицы, он подошел к овальному столику и поставил ненужный пузырек с каплями рядом с блюдечком, на котором лежала пипетка. Он осмотрел бабушкину комнату и неожиданно почувствовал, что комната сама по себе очень дорога ему. Помимо плюшевого дивана с зелеными кисточками, стола на витой ножке, в комнате стоял платяной шкаф, несколько венских стульев со спинками, изогнутыми, как трамвайная дуга.

Юный Шаров знал, что в верхнем ящике комода хранится обгорелый лоскуток боевого знамени. Его привез с войны дедушка. Он ворвался в охваченный пламенем блиндаж, где все были убиты прямым попаданием снаряда, и вынес горящее полковое знамя...

Когда мальчик принес в класс опаленную частичку знамени, ребята с замирающим сердцем разглядывали ее и завидовали Шарову.

Ведь это его дедушка спас знамя!

А Баваклава никакого знамени не спасала, но в годы войны она выходила своего маленького сына - будущего отца юного Шарова. По ладожскому льду, едва живого, вывезла его из осажденного Ленинграда, прикрывая собой от фашистских осколков и ледяного ветра.

В незнакомой Костромской области работала в колхозе, а после работы еще косила сено и меняла его на молоко. На кружку молока для сына! Про нее местные говорили: "Ты, Клавдия, хоть и городская, но двужильная!" А она не была двужильной, едва волочила распухшие ноги, но шла. Шла, как солдат идет в бой. Если б не эта кружка молока, сын бы не вытянул... Отец часто вспоминает корову Милку, которая поила его молоком в голодные военные годы. А юный Шаров пьет молоко не от коровы, а из магазина. Отрезает уголок картонной пирамидки ножницами и пьет сколько хочет...

Мальчик посмотрел на Баваклаву и подумал: "Как можно так долго не дышать! Не хотеть есть, ничего не видеть и не слышать!

Лежать неподвижно? Он вдруг испугался этой неподвижности.

И тогда взгляд его упал на старые стенные часы. Две большие латунные гири лежали на полу, а маятник замер... Юному Шарову было настрого запрещено заводить часы, потому что однажды он сорвал гирю и из нее посыпалась дробь. Баваклава долго ползала по полу, собирала дробинки, а он помогал ей, но часть дробинок клал себе в карман...

Сейчас надо было разрушить эту неподвижность! Пусть хоть маятник движется, прищелкивает, шагает...