Лев Кассиль - Вслух про себя (Попытка автобиографии)

Как-то я, ожидая начала киносеанса, сидел на скамейке у одного из перекрестков больших аллей столичного Парка культуры и отдыха имени Горького. Сидел, читал газету. Солнце светило из-за спины. И вдруг оттуда наползли две тени. Одна длинная, другая покороче. Не оглядываясь, я пригласил:

- Ну что вы там хоронитесь на задворках? Заходите с парадного крыльца.

Передо мной появились две школьницы. Коротенькая сказала:

- Здравствуйте. Мы вас знаем.

- Очень хорошо. И откуда вы меня знаете? Тут вдруг обе сметались по-видимому, забыли, как меня величают.

- Вы... этот... - пробормотала высокая. - Вы... Кондуит.

Коротенькая сердито дернула ее за юбку и поспешно поправила:

- Лев Кондуит!

А сколько раз уже приходилось мне при встречах где-нибудь в школе слышать:

- Здравствуйте, Лев Швамбраныч!..

Но однажды получилось и так. Мы с Сергеем Михалковым приехали в 22-й детский дом Москвы за Таганской площадью, чтобы принять шефство над ребятами. Мы немножко опоздали, и детей уже уложили на ночь. Однако директор детдома, симпатичная и радушная женщина, предложила нам пройти в одну из спален, где ребята постарше еще не заснули.

- Ну вот, мальчики, - с некоторой торжественностью объявила директор, вводя нас в комнату и зажигая свет. - Видите, писатели не обманули вас. Они приехали. Вы их, конечно, все хорошо знаете. Вот это кто? - Она показала на Михалкова. - Это Сергей... Ну?..

- Михалков, - ответили из разных углов.

- Правильно, - сказала директор. - А это? - Она указала на меня. - Это... Лев...

- Толстой! - послышалось из-под нескольких приподнявшихся одеял. ...Заканчиваю одну из читательских конференций в районной детской библиотеке.

- Ну, про что же еще вам написать, ребята? Поднимается, вытянув руку вверх, мрачноватый паренек:

- Напишите про Робинзона Крузо.

- Погоди, дорогой мой... Ведь это когда еще книга написана! Зачем же еще раз писать?

- Ничего. Вы напишите сами еще раз. А то у нас в библиотеке только один экземпляр, и нам на дом не дают.

А после читательской конференции по трем моим книгам, когда я уже выходил из школы, какой-то мальчонка, все время скромно следовавший за мной в некотором отдалении, вдруг, видно, решился, забежал вперед, обернулся и, обмирая от уважения, спросил:

- А это, значит, про чего мы обсуждали, вы все сами написали? Здорово! Помолчал мечтательно, зажмурился, мотнул головой и добавил убежденно:

- Сейчас, как домой приедете, еще про чего-нибудь напишете?.. Да?

И было видно, что он ясно представляет себе: вот вернусь домой, сниму пальто и шляпу, сяду за стол, выну чистую бумагу, обмакну перо - и пошло!

Вот бы правда так!

После большого авторского утренника в Доме пионеров:

-- Лев Абрамович! А вам самому нравится, как вы пишете?

Чистосердечно признаюсь, что не всегда нравится. Объясняю, что в стране, где так уважают книгу, где миллионы людей стали отличными читателями, хочется писать гораздо лучше!..

Тогда меня вдруг начинают деликатно утешать:

- Ну, уж не так совсем, Лев Абрамович... Другие есть, еще хуже пишут...

Но как-то в одной из школ я пережил действительно неприятные минуты. Предложил ребятам задавать мне вопросы, говорить откровенно, начистоту... И вдруг один мальчонка встает и обращается ко мне:

- Лев Кассиль! А почему вы так плохо пишете? Тут я, признаться, растерялся...

- - Что же тебе, собственно, так не понравилось в моих писаниях?

- А к нам одна лекторша приезжала, про вас делала доклад. И привезла ваши листочки - рукопись, что ли? Показывала, как вы пишете. Все перечеркано. Не разберешь ничего...

Подходит к концу мой утренник в одной из крымских школ. Обо всем уже поговорили, собираюсь распрощаться.

- Ну, больше никаких вопросов ко мне у вас нет? Голос из зала:

- Какого года вы рождения?

- Тысяча девятьсот пятого, - признаюсь я.

И вдруг откуда-то из-под сцены, где я стою, выскакивает парнишка. Глаза у него полны бешеного любопытства. Кидается к самой рампе, в голосе восторженное предвкушение:

- И вы помните Кровавое воскресенье? (Видно, только что проходил это в классе, на уроке истории.)

Пришлось разочаровать его и отшутиться:

- Нет, дорогой мой, я родился уже в понедельник...

А как-то в одном из московских интернатов на литературном утреннике состоялся такой разговор после обсуждения книги "Улица младшего сына":

- Вы встречались сами с Володей Дубининым?

Объясняю, что я узнал о героической жизни и подвигах Володи Дубинина уже после войны. Тотчас же в зале взлетает ладошка: