Софья Прокофьева - Глазастик и ключ-невидимка (=Девочка по имени Глазастик)

Мелькнули вечно беспокойные руки Вихрика. На этот раз они освободили тонкое кружево, привязанное к руке скрипача, с которым он не расставался с тех пор, как улетела Миэль.

Кружево полетело над площадью, свиваясь кольцами и распускаясь, и казалось, волны смеха поднимают его и несут.

Катя услышала звук шагов и оглянулась. Позади неё в высоких дверях стоял Побегушка.

Побегушка сбросил вниз с лестницы поднос, и тот с грохотом заскользил вниз по ступеням, подскакивая и блестя.

— Слышала мои шаги, Тс-с? — крикнул он. — Теперь я не улечу!

Внизу на площади старый актёр читал детям весёлые стихи. А птицы, наклевавшись вкусных крошек, которые им кидали из окон старушки, теперь смирно сидели на ветках и с почтением слушали мудрую Кукушку. Для такого случая она позволила себе на время покинуть свои часы.

— Неплохо бы перекусить, — облизнувшись, сказал кот Васька. — Обедать, между прочим, пора, а не смеяться.

— А где же король, где все придворные, стража? — оглядываясь, спросил волшебник Алёша.

— Вы ничего не знаете? — удивился Побегушка и тут же звонко рассмеялся. — Что было! Я спрятался за креслом и всё видел. Король закричал королеве Ветренице: «Они улыбаются! Я не могу слышать их смех! Я боюсь их улыбок! Скорее унеси меня отсюда!..» Королева Ветреница завернула его в свои волосы, обхватила рукой и полетела. Остальные уцепились за её плащ, а кто не успел, побежал следом. А король ещё твердил на лету: «Мне холодно, холодно, теперь я, наверно, никогда не согреваюсь… Простужусь». Но тут они скрылись из глаз, и это всё.

— Что ж, пожалуй, это наилучший выход, — задумчиво сказал волшебник Алёша. — Как вы считаете? О, несомненно…

А внизу на площади тётушка Ох попеременно целовала то Ниточку, то Глазастика, то опять Ниточку.

— Я смастерю такой замок на воротах в страну королевы Ветреницы, что король никогда не сможет его открыть, — сказал Трот.

— А он и не захочет, — убеждённо сказала тётушка Ох. — Потому что он трус и ничтожество. Побоится!

Из дворцовых дверей бочком вылез джинн. Он словно покрылся пятнами ржавчины. Он двигался с трудом, в его глазах застыла тоска. С видом побитой собаки он робко приблизился к волшебнику Алёше.

— О мой старый повелитель! — Джинн виновато хлюпнул носом. — Позволь мне снова быть твоим верным рабом. Я согласен на всё. Пусть моим пристанищем станет кофейник, крынка для молока, всё, что ты прикажешь. Я согласен жить в бутылке от кефира. Лишь бы только я мог ещё раз услышать столь бесценные слова: «Слушай и повинуйся!»

— Бессовестный! — Волшебник Алёша в сердцах оттолкнул громадную руку джинна. — Не ждал я от тебя такого.

— А может, это был не я? — с надеждой спросил джинн. — Может, это был какой-нибудь другой джинн?

Но по укоризненному взгляду волшебника Алёши он всё понял и с сокрушённым стоном опустил голову.

А между тем скрипка всё пела и пела. И все люди на площади взялись за руки, и весёлый хоровод праздничных лиц и улыбок закружился по площади.

Мимо волшебника Алёши, шатаясь, прошёл Мираклюс.

Казалось, он ещё постарел за это время, сгорбился, стал ещё меньше ростом.

Он шёл и тихо звонил в маленький колокольчик. Наклоняя голову, прислушивался к этому звону и снова звонил.

— Они все улыбаются, все, кроме меня. Вот моя улыбка, вот она… Она навсегда осталась золотым колокольчиком. Когда я позвоню в колокольчик, все будут знать, что я улыбаюсь. Но теперь я понял: если люди, слушая музыку, не могут растроганно улыбнуться, музыка для них умирает.

Мираклюс медленно сошёл со ступеней, и с каждым шагом удалялся и угасал звон его колокольчика.

— Пойдём, Тс-с! — нетерпеливо потянул Катю за рукав Побегушка. — Пойдём и мы туда, на площадь. Там весело!

— Я бы с удовольствием… — Катя неуверенно оглянулась на волшебника Алёшу. — Но нам, наверно, уже пора домой.

— Давно пора, — откликнулся кот Васька.

— Это твоё «домой» где-то очень далеко, — огорчился Побегушка. — Я вижу это по твоим глазам. Но ты вернёшься, Тс-с? Я теперь умею говорить «до свидания», не только «прощай».

— Не знаю… — Кате было больно смотреть на Побегушку, на его поднятое к ней опечаленное лицо.

— Оставайся с нами, Тс-с! — с безнадёжной мольбой попросил Побегушка. — Неужели я больше тебя никогда не увижу!

— Вряд ли, малыш. — Волшебник Алёша ласково погладил Побегушку по спутанным, длинным, как у девочки, волосам. — По правде говоря, вряд ли… Но если ты захочешь, ты можешь думать о ней, помнить её. А это тоже немало. Ты поймёшь это, мой мальчик, когда вырастешь.