К Пино: Змея Олимпия

К. Пино

Змея Олимпия

Олимпия Ремулад была злая женщина. Впрочем, она не была в этом повинна на ее долю выпало одинокое детство, никто никогда не ласкал ее, никто не украшал для нее елку. Неудачи ожесточили сердце бедняжки и пробудили в нем ненависть к людям, которые были счастливее ее.

Жила она на краю села. Сидя дома у печки за бутылкой дешевого вина, она долгими часами обдумывала, как сделать пакость тому или другому из соседей, и жалела, что не может стать ведьмой и варить в котелке страшное колдовское зелье. "Увы, - думала она, - на свете нет уже ни чудес, ни колдовства. Делать зло стало так трудно!"

Когда Олимпия выходила из дому, язык ее работал без отдыха.

Она не могла варить колдовское зелье, зато с избытком причиняла людям зло своим языком. Он был ее оружием, и владела она им ловко и умело. У нее была присущая злым людям способность подмечать в других слабости и недостатки. А острым словцом, меткой, как стих поэта, фразой можно легко сразить человека, растравить его рану, посеять между людьми злобу, вызвать ссору.

Женщины в селе боялись Олимпии, но все они любили поговорить. И они прогоняли Олимпию лишь тогда, когда уши у них уже были полны сплетен и клеветы, лишь тогда, когда сами они, сболтнув что-нибудь, давали оружие врагу.

Возьмите какую-нибудь безделицу, которую вам рассказали, приукрасьте ее, осветите по-особому, выверните наизнанку, прибавьте других мелочей, повторяйте все это со значительным выражением лица, - и ваш язык станет таким разрушительным оружием, какого не может изготовить ни один мастер.

У Олимпии были соседи, которых она особенно ненавидела, - очень милые люди, муж и жена, и был у них трехлетний мальчик, самый прелестный ребенок, какого только можно себе представить. Отец работал в лесу, а молодая мать целые дни проводила со своим мальчиком, кормила его, одевала, ласкала, забавляла - словом, лелеяла его. Вечером, когда все трое сидели вместе, слышно было, как они смеются от счастья, от счастья, какого никогда не знала Олимпия Ремулад.

Что же сделала злая женщина? Этого так никто никогда и не узнал, но только из-за нее в доме соседей пошли нелады. Однажды муж, напившись пьяным, затеял ссору и избил жену до полусмерти.

Сбежались соседи. Спустя несколько часов молодая женщина лежала на больничной койке, а ее муж - на соломенном тюфяке в тюремной камере. Их малыш, Жан-Клод, остался один в доме родителей, который стал слишком велик для него. Добрые соседи кормили его, но некому было позаботиться о нем, защитить его.

Сидя у печки, Олимпия радовалась горю соседей и обдумывала, на ком бы ей еще выместить свою злобу, как бы заставить литься еще больше слез.

К вечеру она взяла ведро и пошла к колодцу за водой; правда, она никогда не умывалась, но вода была ей нужна, чтобы напоить козу.

Олимпия шла в полутьме по заросшей тропинке и вдруг споткнулась обо что-то мягкое и холодное. Она сразу почувствовала острую боль в ноге и едва успела разглядеть длинную тонкую змею, проскользнувшую в грядки клубники.

Тогда произошло что-то странное. Выронив ведро, остолбенев от страха, Олимпия стояла на тропинке и чего-то ждала, а чего - сама не знала.

Сначала ей показалось, что смертельный холод поднимается по ее ногам и телу и вот-вот охватит голову, затем у нее появилось ощущение, что все вокруг попало в какую-то гигантскую подъемную машину. Деревья рванулись ввысь, даже травы превратились в легкие, гнущиеся под ветром кусты, и она с трудом могла разглядеть их верхушки, полные зерен. Сырая холодная земля вдруг сделалась такой близкой, ее запах стал таким сильным... Вскоре Олимпия прижалась к ней всем телом. Но не мертвое тело женщины распростерлось на земле, нет: то была коричневая змея с черными полосами на треугольной голове, с раздвоенным языком, с горящими адским пламенем глазами.

Олимпия Ремулад превратилась в гадюку.

Она провела ночь на грядке с клубникой, не совсем сознавая, что с ней случилось. Когда солнце зажгло в зелени - такой темной на заре - яркие изумруды, бериллы и хризолиты, она решилась пошевелить своим телом, онемевшим от холода и страха. В поисках тепла и пищи она подползла к своему дому. Огонь в очаге погас, до молока она не могла дотянуться, пить вино уже не умела, по холодному каменному полу ей трудно было ползти. Ни одна из привычных, верно служивших ей вещей не казалась теперь дружелюбной - все стояло слишком высоко и выглядело враждебно. Она с удовольствием уползла из этого дома, который стал таким чужим, и оказалась на дорожке, где шершавый гравий приятно щекотал ей брюшко.