Марк Ефетов - Звери на улице

И вот поздно вечером она стоит в восьмом бараке, чудом пронесённая сюда, и на ней висят игрушки, их сделали тайком взрослые.

Около ёлки суетился дядя Яша. Вот он взмахнул палочкой — и вырос оркестр. Не беда, что все инструменты были самодельные.

Ещё взмах палочкой — и оркестр негромко заиграл «Интернационал». Детские голоса на разных языках подхватили мелодию. А когда на вершине ёлки вспыхнула красная звезда (дядя Яша «достал» у эсэсовцев проводку), барак замер.

Потом явился Дед-Мороз. В шубе, шапке, с бородой и с подарками.

Дети держали в руках кульки, как великую драгоценность: в каждом из них лежало по две варёные картошки. Взрослые давно знали, что будет в кульках: лагерь целую неделю затягивал ремни на последнюю дырку.

В эту новогоднюю ночь здесь, перед ёлкой, ребят Бухенвальда принимали в пионеры.

Прочитав заметку, Слава спросил Якова Павловича:

— Значит, в лагере был подпольный комитет?

— Был.

— И они боролись с фашистами?

— Боролись.

— Все?

— Да, почти все.

— И немцы?

— Да. И немцы, которые были в заключении. Все…

— А были среди заключённых немецкие солдаты?

— Были, но очень недолго.

— Их отпустили?

— Нет, расстреляли.

— За что?

— За то, что жалели людей.

— Расскажите.

— Здесь была девочка из Минска. Её взяли одну, без родителей. Взяли за то, что, когда немецкий офицер спросил её, какое в Минске бывает лето, ответила: «А вам-то что? Летом вас здесь не будет. Наши придут».

— И её забрали?

— Да. Ей было девять лет. И когда везли сюда, в Бухенвальд, какой-то немецкий солдат дал ей в Веймаре кусок хлеба. Его привезли сюда, в Бухенвальд, и здесь…

— А девочку?

— Она жила до самой весны сорок пятого года. Но весна самое трудное время, когда человек голодает. Она не дожила только одну неделю…

Федотов замолчал.

Но Слава уже стал понимать даже то, что Яков Павлович не досказывал. Так ведь бывает всегда, когда хорошо узнаёшь человека и много общаешься с ним. Слава понял, почему Яков Павлович молчал по дороге в лагерь. Первый раз он был здесь весной сорок пятого года, когда заключённые лагеря сами освободили себя… Освободили землю, которая впитала в себя кровь пятидесяти шести тысяч заключённых.

В лагере Слава видел возвышение, где стояли козлы для порки. На этих козлах заключённых пороли до смерти, а других заключённых заставляли смотреть.

Видел он и большие, тяжёлые повозки, в которые вместо пары лошадей-тяжеловозов запрягали заключённых, заставляя их перевозить камни по вязкому грунту. При этом они должны были петь. Мёртвых освобождали от хомутов и тут же впрягали живых.

Слава видел комнату врача, куда заключённых приводили поодиночке, ставили к планке для измерения роста. В этом ростомере была щель для дула револьвера. Заключённый становился к планке. Он ждал, когда эта планка прикоснётся к его голове, а в это время ему стреляли сзади в шею.

Слава видел волосы убитых, которые не успели ещё переработать для матрацев, и кожу людей, обработанную для того, чтобы делать из неё дамские сумочки. В большой куче лежали сотни пар маленьких ботинок — таких, какие надевают дошколята и первоклашки. Их тоже не успели отправить в переработку.

…Когда туристы подъезжали к лагерю смерти, автобус остановился, и к ним вошёл пожилой человек. У него была совсем седая голова, чёрные брови, из-под которых, как свет из темноты, смотрели светлые глаза. Человек этот притягивал Славу, как будто Слава был железный, а тот человек из магнита. Человек махнул рукой шофёру: «Поехали». И сказал по-русски, обращаясь к сидящим в автобусе:

— Здравствуйте, товарищи! Я ваш гид по Бухенвальду и, пока мы доедем, расскажу вам немного…

Человек этот слегка картавил и говорил с чуть заметным акцентом. На его пиджаке Слава увидел нашитый кусочек материи с цифрами.

— Что это? — шёпотом спросил он Якова Павловича.

— Тише. Слушай. Это номер заключённого в лагере смерти.

— Значит, он был…

— Да. Помолчи. Слушай…

От этого гида Слава узнал, что «Бухенвальд» в переводе на русский язык — Буковый лес. Лес этот вырубили. На месте густой чащи выросли бараки и крематории, где убивали людей. Этих убитых было больше, чем некогда деревьев в Бухенвальде…

Всё, что Слава услышал тогда от бывшего заключённого лагеря смерти, он запомнил слово в слово. Когда Слава слушал о Бухенвальде, казалось, что кто-то сидящий в нём властно приказывал: «Запомни! Не имеешь права не запомнить!»