Петр Сигунов - Чернушка

"Идет - гудет Зеленый Шум..."

Итак, мы остались на берегу, среди груды мешков, свертков и ящиков, вчетвером: Курдюков, Повеликин, Волынов и я. Будем ставить палатки и ждать, когда сюда придет младший коллектор Евгений Сергеевич Рыжов высокий, худощавый, как жердь, мужчина лет тридцати, со скуластым хмурым лицом. Он отправился из Ленинграда в приенисейский колхоз, чтобы нанять опытного проводника, помощников и несколько лошадей для перевозки по тайге нашего походного снаряжения и продуктов.

Вокруг, куда ни бросишь взгляд, расстилались лесные дебри. Деревья вплотную подступали к отвесным лиловым ярам.

Вдоль русла извилистой шумливой реки стлались по гладкой разноцветной гальке серые ивушки, ободранные льдинами и камнями. Ивушки еще не опомнились от бурного весеннего разлива, но широкие зубчатые листья, выбившиеся из глянцевито-багряных почек, упрямо тянулись к небу. Между рогулинами их веток застряли темные илистые комья с жухлой травой, похожие на растрепанные грачиные гнезда.

Выше склонились уже иные ивы - светлые, серебристые. Листья у них длинные, узкие, как ножи, собраны вееристыми пучками. Сережки - точно недоспелые колосья пшеницы. Пройдет день-другой - зеленые колосья лопнут, выбросив шелковистую вату.

У самой бровки крутоярья, за скопищем прибрежных тальников, столпились черемуховые деревья, да так густо - ни протиснуться среди них, ни пролезть. Они украсились белыми звездчатыми гроздьями, как будто их осыпали чистым пушистым снегом, и разливали такое благоухание, что захотелось дышать глубокими затяжками.

По светлым сухим ложбинам разбрелась в одиночку ломкая жимолость с ровными лиловыми стволиками. Между ворсистыми овальными листьями ее появляются сначала крошечные, словно бусины, завязи-колобки с желтоватыми колокольчиками. Только успеют колокольчики выбросить коричневые тычинки, как завязи уже превратились в ягоды, похожие на кувшинчики шиповника.

В сумрачную влажную прохладу гремучих ключей спряталась черная смородина. Она тоже радостно выбросила к солнцу медовые грозди коротких бубенчиков.

А вот рябины с редкими яркими листьями-перезимками все еще никак не опомнятся от зябких метелей. Сморщенные седоватые лепестки цветов недоверчиво выглядывают из набухших кистей, словно боятся: а вдруг ударит мороз?

Там, где кончается берег, за поясом серебряной черемухи, вперемешку хороводились березы, осины, лиственницы, кедры, пихты, ели.

Березы - ровные, стройные и такие чистые, без темных пестрин, что так и хочется их погладить. Белостволье еще не покрылось буйной зеленой завесой, и потому лес просвечивается далеко-далеко, обнажая бурые скелеты сухостоя.

Вот пирамида ершистого кедрика с острой вершиной. Стоит кедренок горделиво, широко раскинув руки-ветви, словно хочет раздвинуть, прогнать непокорных, напористых соседей. Каждый его ус, жесткий, трехгранный, собран в пучок по пять штук.

Рядом с ним пушисто распускается лиственница. У нее такие пахучие, такие нежные иголочки, что непременно хочется остановиться и прижаться к ним щекой.

А вон змеисто ползет разлапистый пихтач, поблескивая росистыми омоложенными верховниками.

В стылом вечернем тумане синеют черноствольные ели-великаны. Они тоже сияют чистотой и свежестью, словно радуются, что избавились наконец от прилипчатой снежной тяжести.

На сухих пролысинах пригорков - голубоватый, кудрявый ягель, белые островки распускающейся брусники, мохнатые шапки багульника. И повсюду, куда ни кинь взгляд, призывно рдеют крупные темно-фиолетовые и малиновые бутоны марьиных кореньев - диких сибирских пионов.

Саша Волынов носился по влажным полянам пестрого разнотравья, как вырвавшийся из тесной зимней конюшни жеребенок.

Он нарвал охапку оранжевых махровых жарков и ярких марьиных кореньев.

- Какие чудесные анютины глазки! - восхищался Сашка, потрясая тяжелым букетом.

Курдюков расхохотался:

- Ничего себе Анюта! Форменная красавица, да и только! Один глаз красный, как у злой крольчихи (он имел в виду дикий пион), второй желтухой заболел (прораб-геолог так ехидно окрестил сибирскую купальницу - цветки жарки, похожие на оранжевые звездчатые шары с причудливо разными пятилапчатыми листьями).

Моя голова кружилась от хмельной смеси сладковатого запаха багульника, грибного аромата ягеля, смолистых паров лиственниц; от острого, благоухающего настоя черемухи, смороды, клейких листиков березы.