Сергей Баруздин - Одна-единственная жизнь (О прозе Федора Кнорре)

"...Некоторые командовали дивизиями и выходили с ротой, а он из окружения вывел тысячи бойцов, своих и чужих, с оружием. Таких людей, которые в тот момент были Родине на вес чистого золота: измученных, как черти, все повидавших и злых, как черти, хоть сейчас обратно в бой. Я про все это спокойно не могу писать. Я думаю, что для командира такой момент отчет Родине за всю прожитую жизнь, и горжусь, что мой отец скидок не просил и объяснений, почему вышло плохо, не писал..."

* * *

Мы много пишем и говорим в последние годы о проблемах нравственности. При этом, конечно, имеем в виду нравственность не как понятие отвлеченное, а новую нравственность, порожденную нашим новым обществом.

По существу, все творчество Федора Кнорре посвящено этой проблеме. Характерны в данном случае его рассказы "Один раз в месяц", "Не расцвела", "Утро", "Хоботок и Ленора".

Мать, отец, Саша, новый муж матери Казимир Иванович в одном случае; старый опытный врач, молодой хозяин и его жена во втором; Сережа и Ирина в третьем; наконец капитан Петр Петрович и его дети - все они волею обстоятельств оказываются в тех экстремальных условиях, когда обостряются чувства, когда необходим бескомпромиссный взгляд в прошлое, когда жизнь требует принятия твердых решений. Не все выдерживают это испытание, не все готовы, но жизнь требует.

И поездка фотокорреспондента Мити Великанова в волжский город ("Акварельный портрет") - не просто очередная командировка, а этап во внутреннем становлении человека, который, может быть, впервые подходит к серьезному осмыслению жизни:

"С нежной грустью он смотрел и смотрел на портрет и все думал: ах, эти старые портреты девушек, которые давно уже состарились, умерли!.. И тебя давно нет на свете, и все-таки ты вот глядишь на меня из потускневшей рамочки, и готовая возникнуть улыбка чуть приоткрывает тугие, влажные губы, точно ты вот-вот готова вскрикнуть от радости, нетерпеливо вглядываясь удивленными серыми глазами в твое давным-давно миновавшее будущее.

Кто знает, сколько никем не востребованной силы, любви и таланта перекипало, растрачивалось зря в домишках этих слободских переулков? Какие порывы к широкому вольному свету, какая жажда лучшей жизни, какие душевные богатства бесследно гасли в темных посадских тупиках под гиканье пьяных купцов в монте-карлах?.."

Орехов из одноименной повести, при всей своей нынешней внешней непривлекательности, оказывается человеком душевно щедрым, принципиальным, тонким, способным на благородство, на то, чтобы вести за собой других, тоже неустроенных.

И стареющий, больной Платонов, уходящий с поста директора школы ("Шорох сухих листьев"), продолжает жить в своих учениках, идущих на учительскую работу, и разве не знаменательны слова о нем мужа Наташи: "А твой Платонов - провод. Под током... От этого лампочки будут гореть. А не так схватишься, передернет!"

* * *

Одна из зарубежных газет писала о повестях Федора Кнорре:

"Три короткие повести или, может быть, длинные рассказы - редкой красоты. Тема - любовь во всех ее формах и проявлениях. Тонко выписаны портреты героинь, нравственные размышления, психологические сложности - все это в чистой лирической интонации. И все - истинно русское. Вот как можно охарактеризовать эту прозу, скромную, немодную и очень благородную".

Все верно, поспорю только со словом "немодная". Его, видимо, надо читать как традиционная. Но чем плоха традиционная литература? К примеру, А.Толстой и А.Фадеев, К.Федин и С.Бородин? Думается, именно традиционная литература всегда дает простор для поиска и новаций. Если, конечно, это не новации во имя новаций.

В прозе Федора Кнорре я вижу постоянный поиск нового. Кардинально меняется стилистика повествования, традиционность прошлого обогащается новыми понятиями и словами, и характер того или иного произведения становится предельно современным.

Меняется и живая речь персонажей: Истомина и Кастровский в годы гражданской войны и в дни блокады ("Одна жизнь"), Наташа в годы войны и сейчас ("Шорох сухих листьев"); меняется и форма построения произведений. Достаточно сравнить довоенное "Синее окно" и послевоенное "Письмо на телеграфном бланке", послевоенный рассказ "Мать" и написанный в семидесятые годы рассказ "Никому, никогда...".

Повествование у Кнорре ведется как бы изнутри, оно пропускается через героя:

"Зенитки, стрелявшие в разных местах, разом все замолчали. Значит, это солдаты с той стороны реки отогнали самолеты, и, может быть, поэтому она осталась жива. И не погибли другие деревья" ("Одна жизнь").