Анатолий Стерликов - Камышовые странники

...Отец сильно толкает лодку шестом, и она легко скользит по протоке. Все хорошо, да вода с шеста капает прямо на спину. А на мокрую рубашку тут же садится всякий гнус и жалит. Но Егор ни слова. Только шлепает себя по спине. На рыбалке нельзя ныть и жаловаться. Ни в коем случае. На рыбалке полагается терпеть трудности. А то никогда удачи не будет.

Егор давит оводов и комаров, а сам прислушивается к плеску и треску в камышах. Глаза и уши насторожены, хотят все вокруг распознать.

Вот шумит камыш. Как чуден, как таинствен его шелест. То усиливается, то ослабевает до едва различимого шороха. Доносится трепетание тростинок, колеблемых струями, да комариное разноголосье.

"Он всегда шумит, этот камыш. О чем шумит?" Если б Егор понял древний язык камыша, то узнал бы много печального и даже ужасного. Узнал бы о схватке диких кабанов-секачей с тиграми. О гибели чуйских тигров в недавние времена.

О многом мог бы рассказать камыш. Древние народы считали его разглашателем тайн. В легендах говорится, будто именно камыш разнес по свету, что у царя Мидаса ослиные уши. Но теперь язык его загадочен и непонятен.

"Я знаю, почему бывает ветер. Камыши качаются, размахивают своими пушистыми талаками, потому и ветер", - делает вывод Егор, разглядывая, как дружно качаются стебли камыша.

...Отец ходит по грудь в воде, прочищает резаком ловецкую просеку, ставит сетки. А Егор в лодке сидит. Но он тоже даром времени не теряет. Обрывает листья камыша, широкие и острые как лезвия рыбацких ножей, загибает их концы, как братка Володя научил. Получаются лодчонки - копии "душегубок". Но прежде чем опустить лодочки на воду, Егор "нагружает" их каплями. Капли дрожат, блестят, как ртуть, катаются по зеленому ворсу листа, совершенно его не смачивая. Опущенные на воду и подхваченные течением, лодочки исчезают в зеленой тьме камышового леса. Ладно, можно еще наделать...

Егор обожает все, что плавает. К своему удовольствию, он обнаружил, что плавают не только лодки и поплавки, но также и посуда. Это самое непонятное: как посуда может плавать? Ведь железо! А всякое железо непременно тонет: топоры, тележные обручи, ножи. Даже деревянная бричка и та тонет - она всякими железяками окована. А вот миски и прочая посуда плавают. За миски нагоняй был, мать опять выговаривала.

...Начищенная песком и водорослями посуда обычно сушилась на берегу узека. А Егор как раз тут помогал братке Володе чинить снасти - нитку на челнок наматывал. Только на минуту братка Володя отлучился, как Егор мигом очутился на косе возле посуды. Сначала закачалась на воде большая зеленая миска, затем - кастрюля. Уж готова была отправиться в плавание большая алюминиевая чашка. Братке Володе пришлось вплавь догонять посуду, так как на пристани не было лодки.

И теперь Егора не оставляют одного и на минутку. Везде с собой берут. Но ему от этого не хуже. Он любит путешествовать: в телеге ли, на лодке. Или даже по степи ходить с браткой Володей.

Одну за другой Егор спускает на воду лодчонки, и они куда-то уплывают. Он уже построил и отправил целую флотилию. И вся эта флотилия исчезла без следа. Сгинула. Провожая глазами лодчонки, глядя на тростники, вибрирующие и тонко поющие, Егор, может, и не ясно, но смутно ощутил бесконечность текучей воды и беспредельность окружающего мира. Разумеется, все это он не мог понять до конца, тем более как-то высказать. Но он отчетливо представил, что они с отцом одни среди этого пространства без конца и без края, заполненного текучими водами и шелестящими камышами. И почувствовал, возможно, то, что взрослые называют тоской. Ведь он еще так мал и слаб духом...

Егор уже готов был захныкать, но вовремя вспомнил, что обещал на рыбалке вести себя достойно. Да и разве можно плакать, когда рядом отец вот он, ходит по ловецкой просеке совершенно спокойно, проверяет, хорошо ли держат снасти тычки.

Егор пожаловался отцу, что лодочки куда-то уплыли.

- А ты, сынок, не делай, раз они уплывают, - услышал он в ответ.

На становище вернулись поздно. В небе появились первые стаи звезд, а в жестких степных травах пиликали уже не кузнечики, а сменившие их сверчки.

- Егор, наверное, хныкал, канючил, - услышал голос матери мальчик, когда его укладывали спать в масахане - марлевом пологе.

- Да нет. Весь день молчал. Верно, еще воды боится. Завтра опять возьму. Пусть привыкает к рыбалке. Помощник все же. Где подбор сетки натянет, где за камышок попридержится. Как-никак четыре руки, а не две...