Джин Уэбстер: Это же Патти!

– Мне делали предложение три раза.

Все присутствующие, шокированные этим lèse-majesté [5], ахнули в один голос. Презрение и высокомерие новенькой были поистине невыносимы.

– Она препротивная девчонка, и я не верю ни одному ее слову! – твердо заявила Присцилла, целуя на прощание бедную, сокрушенную горем Розали.

Это небольшое, но неприятное столкновение ознаменовало начало напряженности в отношениях. Мей Мертл нашла несколько сторонниц, а узкий круг близких подруг Розали еще теснее сплотился под знаменем своей королевы. В разговорах с поклонницами Мей они намекали, что романтичность в этих двух случаях была разного свойства. Мей могла быть героиней множества заурядных флиртов, но Розали была жертвой Великой Страсти. И шрам, оставленный этой страстью в душе, бедняжке предстояло унести с собой в могилу. В пылу стремления проявить свою преданность, они игнорировали и кривой нос героя, и открыто признанный самой Розали факт, что ее чувства не были затронуты.

Но Мей все еще придерживала свою козырную карту. Спустя некоторое время распространилась новость, передаваемая по секрету и на ухо. Мей была безнадежно влюблена! И эта любовь не была чем-то, прошедшим вместе с летними каникулами, но оставалась животрепещущим вопросом настоящего. Соседка Мей по комнате просыпалась ночью и слышала, как та рыдает, уткнувшись в подушку. У Мей совсем не было аппетита – все, кто ел с ней за одним столом, могли это засвидетельствовать. Посреди десерта, даже в те вечера, когда подавали мороженое, она часто забывала о еде и, не донеся ложку до рта, неподвижно сидела, глядя прямо перед собой невидящим взглядом. Когда ей напоминали, что она за столом, Мей виновато вздрагивала и поспешно доедала. При этом ее враги недоброжелательно комментировали тот факт, что она всегда приходила в себя раньше, чем надо было вставать из-за стола, и съедала не меньше прочих.

На занятиях по английскому учениц в Св. Урсуле каждую неделю заставляли упражняться в старомодном искусстве написания писем. Девочки писали письма домой, подробно рассказывая о школьной жизни. Они обращались к воображаемым подругам и бабушкам, к братьям, учившимся в колледжах, к младшим сестрам, оставшимся дома. Таким путем они открывали для себя великий секрет литературы: автор убедителен, когда приспосабливает свой стиль к потребностям читателей. В конце концов они доходили до писем с выражением благодарности воображаемым молодым мужчинам за воображаемые цветы. Когда Мей слушала несколько напыщенные выражения, употребленные в этих любезных, приличествующих случаю записках, на ее лице играла презрительная улыбка. А класс, исподтишка наблюдая за ней, всякий раз чувствовал себя глубоко заинтригованным.

Постепенно становились известны подробности этого романа. Возлюбленный Мей был англичанином – она познакомилась с ним на трансатлантическом корабле – и должен был после смерти старшего брата (брат страдал от неизлечимой болезни, которой предстояло свести его в могилу в ближайшие несколько лет) получить титул; хотя какой именно, Мей не уточняла. Но ее отец, суровый приверженец всего американского, терпеть не мог англичан, ненавидел аристократические титулы и заявлял, что ни одна из его дочерей никогда не выйдет замуж за иностранца. А если все-таки выйдет, то не получит в приданое ни цента. Однако ни Мей, ни Катберт даже не думали о деньгах. Катберт и без того был богат. Его звали Катберт Сент-Джон. (Произносится «Синджон».) Всего у него было четыре имени, но только этими двумя он пользовался в обиходе. В это время он находился в Англии, куда его вызвали каблограммой в связи с критическим состоянием больного брата, но кризис миновал, и Катберт скоро должен был вернуться в Америку. И тогда… Мей поджимала губы и с вызовом смотрела прямо перед собой. Ее отец еще увидит!

Разумеется, жалкая маленькая история Розали не шла ни в какое сравнение с волнующей реальностью романа Мей.

Вскоре интрига усложнилась. Изучив список прибывающих трансатлантических судов, Мей объявила своей соседке по комнате, что Катберт уже в Америке. Он дал слово ее отцу, что не будет писать ей, но она не сомневалась: он найдет способ подать весточку о себе. И что вы думаете? На следующее утро она получила букетик фиалок, к которому не было приложено никакой записки. Прежде в школе еще были сомневающиеся… но это осязаемое подтверждение глубокой привязанности сокрушило все остатки скептицизма.