Редьярд Киплинг - Рассказы просто так (сборник)

– Иди сюда, сестрица.

Подлетела Бабочка, ужасно напуганная, и села на белую руку Балкис.

Балкис склонила свою прекрасную голову и прошептала:

– Скажи, сестрица, ты веришь тому, что сказал тебе твой муж?

Бабочка посмотрела на Балкис и увидела, что глаза Прекраснейшей Царицы сияют, как глубокие озёра при звёздном свете, и она собралась с духом и сказала:

– О Царица, будь всегда прекрасной. Ты-то знаешь, каковы мужчины.

И Царица Балкис, Мудрая Балкис Савская, прикрыла улыбку рукой и сказала:

– Да, сестрица, я-то знаю.

– Они сердятся из-за пустяков, – заговорила Бабочка, часто-часто обмахиваясь крылышками, – но мы должны им подыгрывать, о Царица. Они и сами не верят половине того, что говорят. Коль скоро моему мужу приятно считать, что он может заставить Дворец Сулеймана-ибн-Дауда провалиться в тартарары, стоит ему только топнуть ножкой, то бог с ним, мне это безразлично. К утру он обо всём забудет.

– Ты права, сестрица, сказала Балкис, – но если он снова начнёт хвастаться, поймай его на слове. Попроси, чтобы он топнул, и посмотри, что будет. Мы же знаем, каковы они, мужчины, не правда ли? Ему будет очень и очень стыдно.

Бабочка вернулась к своему мужу, и не прошло и пяти минут, как они ссорились пуще прежнего.

– Помни! – пригрозил Мотылёк. – Помни, что случится, если только я топну.

– Не верю я, не верю нисколечки, – ответила Бабочка. – Хочу посмотреть, что будет, если топнешь. Ну, топни, топни.

– Я пообещал Сулейману-ибн-Дауду не топать, и я обещания не нарушаю.

– Да хоть бы и нарушил, – сказала его жена, – от твоего топания даже травинка не согнется. Ну, топни, топни, топни!

Сулейман-ибн-Дауд сидел под камфорным деревом и хохотал так, как никогда в жизни не хохотал. Он совершенно забыл о Царицах; он забыл о Животном со дна морского; он забыл о хвастовстве. Он просто хохотал от радости, а Балкис, стоявшая по другую сторону дерева, улыбалась тому, что её любимый так радуется.

Вскоре в тень камфорного дерева вновь подлетел Мотылёк, весь всклокоченный и растерянный.

– О Сулейман-ибн-Дауд, она хочет увидеть, что будет, если я топну, – пролепетал он, – она хочет, чтобы я топнул! А ты ведь знаешь, что ничего у меня не получится, и больше она не поверит никогда ни одному моему слову! Она будет смеяться надо мной до скончания века!

– Нет, братец, – сказал Сулейман-ибн-Дауд, – никогда больше она не будет смеяться над тобой.

И он повернул кольцо на пальце – только ради маленького Мотылька он сделал это, а не для того, чтобы похвастаться – и вдруг из-под земли явились четыре громадных Джина!

– Рабы, – сказал Сулейман-ибн-Дауд, – когда этот господин, сидящий на моём пальце (именно там восседал наглый Мотылёк) соизволит топнуть своей левой передней ножкой, вы сделаете так, что раздастся удар грома и мой Дворец, и мои сады провалятся в кромешную тьму. И когда он вновь топнёт, вы вернёте всё на место – только аккуратно. И теперь, братец, – сказал он, – вернись к своей жене и топай себе на здоровье.

Мотылёк стремглав полетел к своей жене, которая всё ещё кричала:

– Слабо тебе, слабо! Топни, топни, ну, топни.

И Балкис увидела, как четыре громадных Джина нагнулись к четырём углам садов с Дворцом посередине, и она тихо захлопала в ладошки и подумала:

– Наконец-то Сулейман-ибн-Дауд сделает ради Мотылька то, что должен был давно сделать ради себя. И сварливые Царицы будут напуганы!

И Мотылёк топнул. Джины вздёрнули сады с дворцом высоко-высоко в небо на тысячу миль; раздался ужасающий удар грома, и всё покрылось мраком. Бабочка порхала в темноте, приговаривая:

– Я буду хорошей! Прости меня, ради всех святых. Ну, пожалуйста, верни на место сады, дорогой мой муженёк, и я никогда больше спорить с тобой не буду!

Мотылёк перепугался ничуть не меньше своей жены, а Сулейман-ибн-Дауд хохотал так, что прошло несколько минут, пока у него хватило сил перевести дух и сказать: