Эрих Кестнер - Мальчик и девочка из спичечной коробки

– Для вас, может, разницы и нет, – снисходительно заметил Штейнбайс. – Но, во‑первых, преступления в прошлом отягчают наказание в будущем. А во‑вторых, мы хотим наконец-то вывести на чистую воду этого неуловимого сеньора Лопеса. Лысый Отто сообщил Максику много всего интересного. Может, мне тоже удастся его разговорить.

– Вы будете его пытать? – ужаснулся Максик.

– Вот ещё! – буркнул Штейнбайс.

– Для бандита он неплохо со мной обращался, – сказал Максик. – Он совсем не злой, просто глуповат.

– Дураки тоже бывают опасны, – заметил комиссар.

Но тут Максик потерял равновесие и свалился прямо в пепельницу, а когда поднялся, то был весь чумазый и то и дело чихал.

Йокус осторожно взял его двумя пальцами, выудил из пепельницы и кое-как отряхнул.

– Запомни, Максик, – произнёс профессор. – Кто не курит, тому не место в пепельнице.

В приёмной перед кабинетом комиссара стояли две деревянные скамьи. На одной из них сидел лысый Отто, а на другой – Бернгард. По обе руки от каждого разместились охранники в форме.

– Осточертело уже тут сидеть, – прорычал Отто. – Ждём, как у зубного.

– Только не вздумай разевать пасть! – прошипел Бернгард. – Ты не у врача.

– Тихо! – рявкнул один охранник.

– Помалкивайте тут! – прикрикнул второй.

– Слыхал? – хмыкнул Бернгард. – Прикуси язык!

– Тебя это тоже касается! – гаркнул третий охранник. – Ни слова больше!

– Ладно, – согласился Бернгард.

– Ладно, – повторил Отто, с опаской поглядывая на Бернгарда.

И оба стали молча ждать, когда их позовут.

Первым вызвали Бернгарда. Он уселся напротив комиссара Штейнбайса, закинул ногу на ногу и быстро огляделся. Казалось, ему совершенно не было дела до Максика, который устроился в открытой пачке сигарет. Скользнув ледяным взглядом по уродливой обстановке, Бернгард изрёк:

– Ну и красотища…

Эрих Шустрик захихикал. Но комиссару было не до смеха. Он слишком устал.

– Шутки в сторону! – прикрикнул он на Бернгарда. – Итак, вы со своим сообщником похитили из берлинской гостиницы несовершеннолетнего артиста Макса Пихельштейнера, держали его взаперти в пустующем доме и собирались увезти за границу.

– Позвольте кое-что уточнить, – сказал Бернгард. – Несовершеннолетнего артиста Макса Пихельштейнера похитил я один, без помощи Отто, переодевшись официантом. А то, что мы якобы собирались увезти его за границу, ещё надо доказать.

– Значит, у вас не было планов переправить его в Южную Америку?

– Ещё чего! Везти с собой это маленькое орущее чудовище! – Бернгард поморщился – Да ещё в Южную Америку! С какой это стати? Да и где она, эта Америка? Я видел её только в школьном атласе по географии.

Тут Максик вскочил и принялся грозить ему кулаком.

– Враньё! – крикнул он. – Вы собирались везти меня к Лопесу!

– К какому ещё Лопесу? – Бернгард изобразил удивление. – Понятия не имею, кто это.

– Тогда зачем вы вообще его выкрали? – спросил Штейнбайс.

– О, это длинная история.

– А вы перескажите её покороче.

– Понимаете, у меня навязчивая идея, – начал Бернгард. – Это с самого детства. Стóит мне увидеть пустую спичечную коробку, как я немедленно засовываю внутрь какую-то живность и кладу коробку в брючный карман. Кого только я не ловил! Майского жука, шмеля, бабочку, муху, навозного жука… Они там жужжат и бьются в коробочке, а та – у меня в кармане. Я прямо обожал эти ощущения. С тех пор как я прочёл в газете о Маленьком Человеке, он не давал мне покоя.

– Но я не навозный жук! – возмутился Максик.

– Навязчивые идеи – это болезнь, – вздохнул Бернгард.

– Нужно зашить ему все карманы, – предложил Эрих.

Полицейский комиссар нажал на кнопку звонка.

– Большое спасибо за вашу навязчивую идею, господин… А кстати, как вас зовут? Точнее, как вас звали в те времена, когда вы ещё стряхивали с деревьев майских жуков?

– Видите ли, господин комиссар, я бы очень хотел вам помочь, – проговорил Бернгард. – Но совсем позабыл, когда и где я родился. С тех пор столько лет прошло.

Тут в комнату вошёл один из охранников, которые сторожили Отто и Бернгарда.

– Увести его! – распорядился Штейнбайс. – И привести второго.

Лысый Отто устроился на том же стуле, где только что сидел Бернгард, и осоловелыми глазами уставился на стол.