Дина Мьюлок - Долор. История принца-инвалида

Постепенно он начал усваивать уроки – не потому, что его няне приказали учить его, но она делала это отчасти для собственного развлечения. Она не была глупой женщиной, и принц Долор отнюдь не был глупым мальчиком; так что они очень хорошо ладили, и его постоянные мольбы: «Что я могу сделать? Что вы можете найти мне сделать?» – бывали остановлены; хотя бы час или два в день.

Это была, без сомнения, скучная жизнь, но он никогда и не знал другой; во всяком случае, он не помнил никого другого; и он совсем не жалел себя. Такое состояние продолжалось недолго, пока он не вырос довольно большим мальчиком и уже легко мог читать. Затем он внезапно обратился к книгам, которые глухонемой приносил ему время от времени, – к книгам, которые, не будучи знакомой с литературой Глухомандии, я не могу описать, но, несомненно, они были очень интересны; и они рассказали ему обо всём, что ни есть во внешнем мире, и наполнили его сильным желанием увидеть всё это.

С этого времени в мальчике произошла перемена. Он стал выглядеть печальным и худым и часами замыкался в себе, не говоря ни слова. Его няня почти с ним не разговаривала, и какие бы вопросы он ей ни задавал, выходящие за рамки их повседневной жизни, она никогда на них не отвечала. Ей действительно было запрещено под страхом смерти рассказывать ему что-либо о нём самом, о том, кем он был или кем он мог быть. Он знал, что его зовут принц Долор, потому что она всегда обращалась к нему как «мой принц» и «ваше королевское высочество», но, что он за принц, он не имел ни малейшего представления. Он понятия не имел ни о чём на свете, кроме того, что нашёл в своих книгах.

Однажды он сидел в окружении их, выстроив книги вокруг себя, как небольшую стену замка. Он читал их полдня, но всё это время чувствовал, что читать о вещах, которые никогда не видишь, все равно, что слышать о прекрасном обеде, когда ты голоден. Впервые в жизни он стал меланхоличным: руки упали ему на колени; он сидел и смотрел в оконную щель на вид, расстилавшийся снаружи – ландшафт, на который он смотрел каждый день своей жизни и на который мог бы смотреть ещё бесконечное количество дней.

Не очень радостный пейзаж – одна только равнина и небо, – но они ему нравились. Раньше он думал, если бы он мог только вылететь из этого окна в небо или вниз на равнину, как это было бы хорошо! Возможно, когда он умрёт, – его няня однажды в гневе сказала ему, что он никогда не покинет башню, пока не умрёт, – он сможет это сделать. Не то, чтобы он много понимал, что означает смерть, но это должна быть перемена, а любая перемена в теперешних обстоятельствах казалась ему благословением.

«И я бы хотел, чтобы у меня был кто-нибудь, кто рассказал бы мне всё об этом; об этом и многом другом; кто-то, кто любил бы меня, как мой бедный белый котёнок».

Тут на глаза ему наворачивались слезы, потому что единственным другом мальчика, который интересовал его всю жизнь, был маленький белый котёнок, которого глухонемой, ласково улыбаясь, однажды вынул из кармана и отдал ему – единственное живое существо, которое принц Долор когда-либо видел. Четыре недели он был его постоянной игрушкой и спутником, пока в одну лунную ночь он не увлекся блужданием, взобрался на парапет башни, упал и исчез. Он надеялся, что малыш не убился, потому что у кошек, говорят, девять жизней; на самом деле, однажды ему показалось, что он видел, будто малыш поднялся и ускользнул прочь, но больше принц никогда не замечал его.

«Да, я хотел бы иметь что-то получше котенка – человека, настоящего живого человека, который любил бы меня и был добр ко мне. О, как я хочу увидеть ещё кого-то – ужасно, ужасно!»

Пока он говорил, позади него раздалось легкое постукивание, словно палка или трость, и, повернувшись, он увидел – как вы думаете, что он увидел?

Ничего страшного или уродливого, но все же нечто чрезвычайно любопытное. Маленькая женщина, ростом не больше, чем мог бы быть он сам, имей она его ноги, как у других детей, но она не была ребенком – она была старухой. Ее волосы были седыми, и ее платье было серым, и серая тень покрывала ее, куда бы она ни шла. Но у неё была самая милая улыбка, самые красивые руки, и когда она говорила, это был самый мягкий голос, который только можно было себе вообразить.

– Мой дорогой маленький мальчик, – и, уронив свою трость, единственную яркую и богатую вещь в комнате, она положила эти две крошечные ручки ему на плечи, – ты – мой единственный маленький мальчик, но я не могла прийти к тебе, пока ты не сказал, что хочешь. Но теперь ты действительно хочешь видеть меня, и вот я…