Дина Мьюлок - Долор. История принца-инвалида

А что же было на самом деле? Да ведь эта башня, которая казалась простой массой каменной кладки, совершенно заброшенной и необитаемой, вовсе не была таковой. В пределах двадцати футов от вершины какой-то гениальный архитектор спроектировал идеальные апартаменты, разделённые на четыре комнаты – как вы можете легко нарисовать крест внутри круга. Сделав световые люки и несколько прорезей в стенах для окон, и подняв остроконечную крышу, которая была скрыта парапетом, мы получили жилище полностью; восемьдесят футов от земли и недоступное, как гнездо грача на вершине дерева.

Очаровательное место для жизни! Если ты однажды поднялся туда и больше никогда не хотел спускаться.

Внутри – хотя никто не мог заглянуть внутрь, кроме птиц, и вряд ли даже птица пролетала мимо этой одинокой башни – внутри она была обставлена со всем возможным комфортом и элегантностью, какие только можно вообразить; с множеством книг и игрушек, и всем, что может пожелать сердце ребёнка. Единственным его обитателем, кроме нянечки, был, конечно, бедный одинокий ребёнок.

Однажды зимней ночью, когда вся равнина была белым бела от лунного света, её пересекал большой высокий черный конь, на котором ехал мужчина, такой же большой и такой же черный, который нёс перед собой на седле женщину и ребенка. Женщина – у нее был грустный, сумрачный вид, и это неудивительно, потому что она была преступницей, приговоренной к смертной казни, но её приговор был заменён на почти столь же суровое наказание. Ей предстояло жить в одинокой башне с ребенком, и ей было позволено жить там до тех пор, пока жив был этот ребенок – но не дольше. Это было придумано для того, чтобы она могла проявить максимальную осторожность при уходе за ним; ибо те, кто поместил его туда, одинаково боялись как его смерти, так и его жизни. И всё же он был всего лишь кротким мальчиком, со сладкой, сонной улыбкой – он очень устал за время долгого путешествия – и своими цепкими ручонками крепко сжимал шею мужчины-всадника. Он был довольно сильно напуган, и избегал смотреть на чёрное лицо всадника. И ещё он был совершенно беспомощен, со своими тощими маленькими сморщенными ножками, которые совершено не могли ни стоять, ни бегать – потому что этим маленьким несчастным мальчиком был принц Долор.

«Он был довольно сильно напуган…».

Да, так уж случилось, что он вовсе не был мертв – или похоронен. Его грандиозные похороны были всего лишь притворством: вместо него поместили восковую фигуру, а самого принца-калеку увезли под надзором этих двоих, осужденной женщины и черного мужчины. Последний был глухонемым, поэтому ничего не мог ни сказать, ни повторить.

Когда они достигли подножия башни, было достаточно света, чтобы увидеть огромную цепь, свисающую с парапета, но свисающую только до половины пути. Глухонемой достал из сумки своего рода лестницу, сложенную из частей, как паззл, соединил ее вместе и поднял, чтобы она встретилась с цепью. Затем он взобрался на вершину башни и скинул с нее что-то вроде стула, на котором женщина и ребенок уселись и были приподняты так, чтобы никогда больше не спуститься, покуда они были живы. Оставив их на этаже, человек спустился по лестнице, снова разобрал ее, сложил в свой рюкзак, сел на лошадь и исчез на равнине.

Каждый месяц они наблюдали за ним, который издали казался пятнышком. Он привязывал свою лошадь к подножию башни и, как прежде, взбирался на неё с провизией и многим другим. Он всегда прежде всего осматривал принца, чтобы убедиться, что ребенок жив и здоров, а затем уезжал до следующего месяца.

Пока длился первый период его детства, принц Долор был достаточно счастлив. У него были все роскошные вещи, которые могли понадобиться даже принцу, и единственное, чего он хотел – любовь, чувство, так никогда и не познанное им. Его няня была очень добра к нему, хотя вообще-то она не была злой женщиной. Но либо она не была такой злой, как говорили люди, либо она исправилась, постоянно находясь взаперти с маленьким невинным калекой, и от неё зависели все утешения и радости в его жизни.

Это не была несчастная жизнь. Некому было дразнить его или плохо обращаться с ним, и он никогда не болел. Он играл, перебираясь из комнаты в комнату – а в его распоряжении было целых четыре комнаты – гостиная, кухня, спальня няни и его собственная; и он научился ползать по ним, как муха, и прыгать, как лягушка, и бегать по на четвереньках почти так же быстро, как щенок. Фактически он был очень похож на щенка или котёнка, такой же легкомысленный и весёлый – почти никогда не сердился, хотя иногда был немного утомителен. По мере того, как он становился старше, ему иногда нравилось какое-то время помолчать, а затем он садился у прорезей окон, которые, однако, были намного больше, чем выглядели, если смотреть с нижней части башни, – и смотрел на небо над головой и на землю внизу, и на море (справа) с надвигающимися штормами, приходом и уходом солнечного света, и с бегущими по безлюдной равнине (слева) тенями облаков.