Алки Зеи - Леопард за стеклом

– Мирто-о-о-о-о! Ме-е-е-е-елия!

– Артеми-и-и-и-и! – закричали мы в обе глотки. Теперь-то было отлично видно и нашу подружку, и ее красную юбку, и то, как она машет нам обеими руками.

Стоило нам прыгнуть в лодку, как мы тут же бросились друг другу в объятия.

– А ну, тихо, вы мне мой дом потопите!

Так кир Андонис называет свою лодку – «мой дом». Может, потому, что летом он в ней спит.

Артеми на год старше меня и на год младше Мирто. Так что она у нас обеих в подружках. Она никогда не ходила в школу, и кир Андонис тоже неграмотный и не может ее учить. Зато Артеми знает целую кучу полезных вещей: как зовут всех рыб, каждую, даже самых крошечных! Какая хитрость требуется, чтобы поймать ту или другую. В каких камнях водятся морские блюдечки и куда заплывают креветки. Она сама рыбачит, даже осьминогов сама ловит. И если бы кир Андонис разрешил, то Артеми справилась бы даже с парусной лодкой.

– Ну, как там леопард? – прошептала Артеми.

И мы тут же ей всё выложили: что он повернулся мордой к морю!

На молу уже собралась и поджидала нас вся наша компания: Нолис, Одиссеас и малышка Авги. Они дружно завопили и, как только мы ступили на сушу, вытащили свистки, сделанные из стеблей тростника, и начали свистеть. Тетя Деспина, дедушка и кир Андонис, нагруженные вещами, выдвинулись вперед, а мы – за ними.

В башне нас уже ждала Стаматина, которая приехала на день раньше, чтобы привести дом в порядок. Мы сразу же сбросили сандалии. Мирто даже подцепила одну сандалию ногой и подкинула в воздух так, что она завалилась на полку.

– К черту «десять заповедей» папы! – крикнула она.

Мы побежали в дедушкин виноградник (его так называли, потому что дедушка сам там все рыхлил и поливал), где нас уже ждали друзья. Бежать было трудно: в первые дни, пока ступни не затвердеют, камешки и колючки ранят ноги. Но мы не хотели носить обувь, чтобы во всем быть похожими на детей из лачуг, и пусть они дразнят нас: «Эй, дурочка Мирто! Эй, дурочка Мелия!» И, когда мы встречали кого-нибудь постороннего на улице и у нас что-нибудь спрашивали, мы тут же переходили на деревенский язык – пусть думают, что и мы дети из лачуг.

Ребята поджидали нас, удобно устроившись на большом миндальном дереве. В дедушкином винограднике не было даже намека на виноград, ни одной кисточки. Весь он был усажен помидорами. А в центре рос гигантский миндаль. Никос сочинил сказку и про этот виноградник. Что когда-то тут было полно виноградных лоз, на которых рос черный-пречерный виноград. Миндальное же дерево расстраивалось, что вокруг него все такое черное и мрачное. Тогда однажды ночью, желая порадовать миндаль, леопард, который в тот момент смотрел на мир голубым глазом, пришел, выкопал весь виноград и посадил на его месте красные яркие помидоры.

Мы тоже залезли на дерево, и тут все принялись расспрашивать нас о леопарде – Артеми уже успела сказать, что он повернулся в своей витрине, чтобы видеть море.

– Ну, а потом? – спросил Нолис.

– Что потом? – не поняли мы.

– Ах, посмотреть хоть бы однажды на этого леопарда, – вздохнул Нолис. – Пусть даже через стекло.

После этого мы о леопарде не разговаривали. Ведь кто еще, кроме Никоса, мог придумать новые истории? А Никос должен был приехать в Ламагари всего через несколько дней.

И тут мы устроили веселье и прыжки, так что ветви миндального дерева качались, как люлька. Если бы кто нас увидел, тут же понял бы, что никакие мы с Мирто не дети из лачуг. Остальные уже почти почернели от загара. Руки и ноги других ребят словно присыпали пудрой из морской соли. Черные волосы Артеми выгорели на солнце почти добела – черными они оставались только у корней. Но ничего: еще несколько дней, и мы тоже станем такими же «закопченными горшками», как папа нас называет, и будем разговаривать, точь-в-точь как в Ламагари. Примерно так: «иде» вместо «где», «тада» вместо «тогда», «усе» вместо «все», «вышня» вместо «вишня»…

– Идет, идет! – вдруг закричал Нолис, и мы все повернулись.

Это была Пипица. Она, как и мы, из города и живет в одной из башен. Пипица! Есть ли на свете другое такое смешное имя? Мы все терпеть ее не могли. Ее отцу принадлежали почти все винные амбары, так что Пипица надувалась как индюк, когда произносила это слово – «амбары». Она моя ровесница, но даже плавать не умеет. Мы ее прозвали – Пипица-большие неприятности, потому что куда бы мы ни пошли, мамаша Пипицы тут же вешала эти неприятности нам на шею. Видно ее всегда издалека: идет, переваливаясь с боку на бок, как утка. И толстая, как бочка, а голос у нее высокий и плаксивый.