Джессика Каспер Крамер - История, которую нельзя рассказывать

Я вырезала из газеты заметку о найденном котёнке и повесила на стену рядом с сочинением о том, как сильно я люблю Румынию. Тогда я всего лишь написала то, что хотел прочитать учитель, и заняла первое место в школьном конкурсе, дошла до финала в национальном, но выбыла, когда чьё-то сочинение о превосходных зубах Вождя оценили выше моего. И, стоя тогда перед всем классом с цветочным венком победителя на голове, я думала: «Вот что такое писательство. Вот чем занимаются писатели».

Однако когда я донимала дядю Андрея вопросами о его заметках в газете, он вовсе не радовался, как я. Он не любил обсуждать тексты, которые писал по работе, и не понимал, почему я их читаю.

Дядя часто спрашивал папу:

– Зачем ей эти заметки? Чего ради она так на них зациклилась?

– Она читает всё, – пожимал плечами папа.

– И ты ей разрешаешь?

Дядя избегал разговоров о своём творчестве до тех пор, пока его не уволили – пока его друг-редактор не помог ему опубликовать статью, из-за которой чуть не закрыли газету. После того случая дядя Андрей только и говорил, что о писательстве. Он приходил к нам домой поздно вечером, барабанил в дверь. От него пахло палинкой – фруктовой водкой, язык у него заплетался.

В последний раз я видела дядю незадолго до того вечера, когда плакал папа. Было за полночь, и, вместо того чтобы постучаться, Андрей стал звать нас из-за двери.

– Лиза! Лючиан! Иляна!

Открыла ему я и, потирая спросонья глаза, провела на кухню. Родители ещё были в спальне: ворчали, что уже очень поздно, и спешно надевали халаты. Дядя присел на корточки, криво улыбнулся и сунул мне в руки шершавый на ощупь коричневый конверт.

– Любишь читать? Вот, прочти это.

Я убежала к себе, пока не вышли родители и не забрали конверт. Закрыла дверь и стала слушать, застыв как истукан. Папа очень ругался. Мама, которая всегда поддерживала папиного брата и, в отличие от папы, часто вставала на его сторону, прошипела, что если он не примет ванну и не постирает одежду, если он ещё хоть раз придёт в наш дом с остекленевшими глазами, то она больше не позволит ему видеться с племянницей, то есть со мной.

Трясущимися руками я вытащила сложенные листы бумаги из конверта. Это была очень длинная поэма. Марка на конверте оказалась иностранной, а значит, дядино творчество опубликовали в другой стране. Под названием стояло чужое имя, не дяди Андрея. Про псевдонимы я тогда ещё не знала, поэтому и не поняла – как это так, не указать своё авторство и не получить заслуженных почестей. Дрожа, я свернулась калачиком в постели и в свете луны попыталась прочесть напечатанные строки. Из кухни доносились громкие голоса, но я старалась не обращать на них внимания. Поэма рассказывала историю о студентах Бухарестского университета. Случилась она задолго до моего рождения. Я с трудом понимала написанное: слог был лиричный и возвышенный, строки короткие, отрывистые, а ещё встречались упоминания всяких философов, писателей и политиков, которых я не знала.

Но было ясно, что студенты много слушали радио. Было ясно, что это запрещено.

Радио «Будапешт». Радио «Свободная Европа». Они впервые услышали джаз по радио «Голос Америки».

Было ясно, что студенты делали всё это в пику властям.

Но я всё равно не понимала дядин текст, пока не прочла описание того, как в университет приехали вооружённые люди. Студентов арестовали за протест, которого ещё даже не было. В тюрьме с ними творили ужасные вещи – ни с кем нельзя так поступать, ни за какие проступки, слова или мысли.

Я села в кровати, у меня бешено колотилось сердце, глаза лихорадочно бегали по страницам. Несмотря на жуткий страх, я всё же поняла, что я читаю.

Поэму, в которой говорится плохо о нашей стране.

И если кто-то о ней узнает, мой дядя может исчезнуть.

С тех пор как опубликовали поэму и дядя Андрей заявился к нам ночью, прошёл месяц. Но почему-то я вспомнила об этом, когда сидела на полу и читала при свете свечи папину книгу. Возможно, потому, что и тогда, и сейчас я подслушивала разговоры взрослых. Или потому, что я снова не спала в поздний час и читала при тусклом свете.

Но если честно, думаю, именно в этот миг я вдруг поверила в то, что моего дяди уже нет в живых.

Меня вдруг замутило, и когда в окно снова влетел ветер и раскрыл Большую Книгу, я опомнилась не сразу. Пламя свечи задрожало, бумажные листы разных цветов и размеров взметнулись, подхваченные порывом ветра, и разлетелись по комнате. Я вскрикнула, кинулась их ловить, и тут ко мне в комнату ворвался папа. Перегнувшись через кровать, он закрыл окно и отодвинул свечу подальше, чтобы бумага не загорелась.