Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 3. Превратности судьбы

– «Пожар»! – шепнул Клаус, закрывая и запирая шкаф. – Бежим к проходу «П»!

– И поскорее, – добавила Вайолет. – Похоже, кто-то пытается взломать замок.

И правда. Бодлеры на миг замерли и услышали негромкое царапанье в той стороне, где находилась дверь, как будто в скважину засунули что-то длинное и тонкое и пытаются отомкнуть замок. Вайолет знала еще с той поры, как они жили у Дяди Монти, что работа с отмычкой занимает довольно много времени, даже когда она сделана одним из лучших в мире изобретателей. Тем не менее дети постарались быстро, насколько это возможно на цыпочках, перебежать в проход «П».

– Пакость тире палаццо [11] Дворец (ит.) . .

– Памятник тире паника.

– Парис [12] Один из героев «Илиады» легендарного древнегреческого поэта Гомера. тире патология [13] Ненормальность. .

– Пейзаж тире перчатки.

– Пищик тире Последний день Помпеи [14] Имеется в виду картина Карла Брюллова. .

– Здесь!

И опять Бодлеры подобрали соответствующий ключ, а потом соответствующий ящик и затем соответствующую папку. Что касается картины «Последний день Помпеи», то художник имел в виду извержение Везувия, в результате которого город Помпеи [15] Помпеи – современное название города. оказался погребен под пеплом и лавой. Пищик – это такая дудочка, с помощью которой охотники приманивают птиц, и визгливый звук, раздававшийся за дверью, очень походил на писк дудочки. Дети лихорадочно искали слово «пожар», но между «пищиком» и «Последним днем Помпеи» не было ничего, имеющего отношение к пожару.

– Что нам делать? – спросила Вайолет, в то время как дверь опять затрясли. – Где еще он может стоять?

– Давайте подумаем, – сказал Клаус. – Что говорил Хэл про досье? Мы знаем, что оно касается Жака Сникета и пожара.

– Прем! – высказалась Солнышко. Означало это «Но мы уже смотрели на Сникета, на Жака и на Пожар».

– Должно быть что-то еще, – проговорила Вайолет. – Мы должны найти этот документ. В нем наверняка содержится важнейшая информация о Жаке Сникете и Г. П. В.

– И о нас, – добавил Клаус. – Не забывайте об этом.

Дети уставились друг на друга.

– Бодлеры! – прошептала Солнышко.

Без дальнейших разговоров сироты бросились к проходу «Б», пробежали мимо шкафа «бабочка – Бавария», «бактерия – балет» и «бамбук – Баскервиль» [16] Фамилия взята из повести Конан Дойла «Собака Баскервилей». , остановились около «бат-мицва – борщ». Пока от дверей шел визжащий звук, Клаус перепробовал девять ключей, прежде чем отпер шкаф, и там, между еврейской церемонией совершеннолетия девочек и вкусным русским супом, дети нашли папку, помеченную «Бодлеры».

– Здесь, – сказал Клаус, вынимая ее из ящика трясущимися руками.

– Что там? Что там говорится? – в возбуждении спрашивала его Вайолет.

– Смотрите, – сказал Клаус, – снаружи есть примечание.

– Читай, – с отчаянием прошептала Солнышко, потому что дверь начала страшно сотрясаться на петлях. Видимо, попытки стоявшего за дверью потерпели неудачу.

Клаус приподнял папку повыше, чтобы прочесть при тусклом освещении: «Все тринадцать страниц сникетовского досье забраны из хранилища документов для официального расследования». Клаус поднял голову, и сквозь стекла его очков сестры увидели слезы.

– Вот когда, наверное, Хэл видел наши фотографии – когда вынимал документы и отдавал их для официального расследования. – Клаус уронил папку на пол и в полном отчаянии сел рядом. – Тут ничего нет.

– Нет есть! – возразила Вайолет. – Глядите!

Бодлеры посмотрели на раскрывшуюся папку и увидели один-единственный листок.

– Страница тринадцать, – продолжала Вайолет, глядя на цифру, напечатанную в углу страницы. – Ее, наверное, не взяли случайно.

– Вот почему так важно скреплять бумаги, объединенные общей темой, даже когда складываешь их в одну папку, – сказал Клаус. – Но что там написано?

Раздалось продолжительное «кря-а-ак», и дверь хранилища с громким «бум» слетела с петель и, словно в обмороке, грохнулась на пол огромной комнаты. Однако дети не обратили на это ни малейшего внимания. Вайолет, Клаус и Солнышко сидели и глядели на тринадцатую страницу досье, пораженные увиденным до такой степени, что даже не прислушивались к странным неровным шажкам, – вторгшийся в комнату уже шел по проходам вдоль шкафов.

Тринадцатая страница бодлеровского досье не изобиловала информацией: одна фотография, прикрепленная скрепкой, и над ней надпись, напечатанная на машинке. Но порой достаточно одной фотографии и одной фразы, чтобы автор этой книги плакал, пока не уснул, годы спустя после того, как был сделан снимок. Или чтобы трое детей сидели и безотрывно глядели на страницу, как будто на ней была напечатана целая книга.