Кэтрин Валенте: Девочка, которая провалилась в Волшебное Подземелье и утащила с собой Развеселье

Все еще баюкая свой палец, Сентябрь вгляделась в легкую дымку. Между деревьями, озаряя ночь то красным, то оранжевым, светил огонек.

Да, огонек, причем не так уж далеко!

– Эй, есть там кто-нибудь? – закричала Сентябрь. В стеклянном лесу голос ее казался очень тонким.

– Может, кто и есть, – раздалось после долгого молчания.

– Я гляжу, у вас там что-то рыжее и пламенное? Не будете ли вы так добры, не поделитесь ли со мной огоньком, чтобы я могла согреться и приготовить ужин – если, конечно, найду здесь что-нибудь съедобное.

– Так ты охотница, что ли? – спросил голос, полный страха и надежды, нужды и ненависти. Никогда еще Сентябрь не слыхала такого голоса.

– Нет, нет! – поспешила ответить она. – Правда, я однажды убила рыбу. Так что в лучшем случае я рыбачка, хотя вы же не станете называть пекарем того, кто всего один раз испек хлеб! Я просто подумала, что, может быть, приготовлю пюре из какой-нибудь стеклянной картошки или из стеклянных бобов, если мне повезет их найти. Я придумала, что вместо котелка возьму большой лист. Он же стеклянный, значит, не сгорит, если обращаться с ним аккуратно. – Сентябрь гордилась своей изобретательностью. Кое-чего в ее плане недоставало, а именно картошки и бобов, но сам план был вполне четким. И главную роль в нем играл огонь; с огнем она бы уж точно показала этому лесу свою храбрость.

Красный огонек приближался до тех пор, пока Сентябрь не увидела, что это всего лишь крошечный уголек внутри трубки с очень большой чашей. Трубку сжимала в зубах юная девушка. Волосы ее были белыми, как трава в лесу, но лунный свет окрасил их серебристо-голубым. Вся ее одежда была из мягкого светлого меха и стеклянной коры, поясом служила цепочка из грубых фиолетовых камешков. В больших темных глазах девушки плескалась тревога.

В завитках ее бледных волос обнаружились короткие мягкие оленьи рожки и длинные мягкие черные ушки, тоже как у оленя; в ночной тьме они светились изнутри чистым лавандовым светом. Девушка медленно осмотрела Сентябрь с ног до головы, при этом нежное ее лицо приняло настороженное выражение. Трубка засветились красным, оранжевым и снова красным.

– Звать меня Тайга, – сказала она наконец, протягивая руку в льняной митенке. – Плюнь ты на эту ерунду. – Странная девушка кивнула в сторону жалкого шалашика на устроенном Сентябрь привале. – Пошли со мной на холм, там мы тебя покормим. – Должно быть, вид у Сентябрь сделался огорченный, потому что Тайга поспешила добавить: – Не, девочка, костер у тебя вышел бы что надо, не сомневайся. Верх мастерства. Но ничего съедобного в этой лесной глуши ты не найдешь, да еще и охотники повсюду рыщут… норовят подстрелить себе жену, прости за выражение, конечно.

Сентябрь знала несколько ругательств – слышала, как девчонки в школьном туалете произносят их шепотом, будто от этих слов может что-то случиться, будто это не просто слова, а волшебные заклинания, и так к ним и надо относиться. Но девушка-олень ни одного из этих слов не сказала.

– Выражение? Вы имели в виду слово «охотники»? – предположила Сентябрь, потому что Тайга, произнося это слово, скривилась, словно от боли.

– Не-а, – ответила Тайга, пнув землю носком башмака. – Я имела в виду слово «жена».

в которой Сентябрь размышляет о супружестве, узнает кое-что о луне, ест Волшебную Еду (опять!), слушает радио и принимает решение поправить дела в Волшебной Стране, насколько это в ее силах.

Сентябрь брела, обхватив локти ладонями. Звезды сверкающей процессией тянулись к востоку. Они с Тайгой шагали молча, но Сентябрь хотелось поговорить – слова так и бурлили в ней, как суп в кастрюле, оставленной на огне без присмотра. Она хотела спросить, что произошло в Волшебной Стране, пока ее не было. Она хотела спросить, далеко ли до Осенних Провинций и Одинокой Темницы – сто миль, тысяча? к северу, к югу? Она даже хотела броситься на шею девушке-оленю, чья волшебность была такой явной, такой очевидной, засмеяться и закричать: знаешь, кто я? Я та самая девочка, что спасла Волшебную Страну!

Сентябрь покраснела в темноте, внезапно поняв, как это было бы бестактно, и мысленно взяла свои слова назад, не успев произнести их вслух. Тайга все шла вперед, местность становилась все холмистее, а к стеклянным деревьям примешивались настоящие, черно-белые. Тайга молчала, но ее молчание было таким подчеркнуто неслучайным, что Сентябрь тоже помалкивала.