Робин ЛаФевер - Теодосия и Сердце Египта

Разумеется, мы с папой рванули вперед, и после одного особенно сильного толчка я вдруг почувствовала, как на папино пальто рядом с моей рукой легла еще чья-то маленькая холодная рука.

Я была шокирована, увидев, как эта рука залезла в папин карман и вытащила из него бумажник. Не раздумывая, я дернулась вперед и схватила воришку за запястье.

Бумажник скользнул назад в папин карман, а схваченный за запястье воришка негромко взвыл:

– Проклятье! Отпустите меня! Отпустите! Умоляю, мисс, не зовите полицию. Я хотел просто посмотреть на бумажник, а потом собирался положить его назад.

Незадачливый воришка оказался курносым, с ярко-синими глазами на перепачканном сажей лице.

– Не собирался, – прошипела я, не торопясь пока что звать полицейского. Этот воришка показался мне неудачником, а папа и мама всегда учили меня, что нужно быть доброй и милосердной к тем, кому в этой жизни повезло меньше, чем тебе самой. Впрочем, это вряд ли означает, что неудачникам позволено залезать в папин карман – любая доброта тоже должна иметь границы.

– Собирался. Честное слово, – возразил воришка, безуспешно пытаясь вырвать руку.

– Я не хочу сдавать тебя полицейским, но впредь держись подальше от наших карманов, понял? Поклянись.

– Клянусь. Клянусь. А теперь отпустите меня, у вас очень острые ногти.

Не такие уж они у меня острые на самом деле, просто я как следует запустила их в руку воришки. Это, конечно, не слишком учтиво, но, быть может, отучит его шарить по карманам.

– Поклянись могилой своей матери, – торжественно сказала я. Поработав и потолкавшись в музее, я знаю, насколько это серьезно – поклясться чьей-то могилой!

Воришка закатил глаза, глубоко вздохнул и с готовностью ответил:

– Все в порядке, клянусь могилой своей матери.

– Тогда ладно, – сказала я, выпуская его запястье. В знак признательности воришка коротко кивнул мне и тут же растворился в толпе.

В ту же минуту папа посмотрел на меня через плечо и пробурчал:

– Теодосия, что ты там копаешься? Перестань глазеть по сторонам и пошевеливайся.

Оказавшись внутри вокзала, мы протолкались к выходу на платформу, где нас ожидала мама. Пассажиров на платформе почти не осталось, все они давно ушли. Мама сидела на крышке одного из своих дорожных сундуков. Еще несколько сундуков, чемоданов и ящиков были сложены грудой, которая, казалось, могла рассыпаться при первом же сильном порыве ветра.

Я была так рада маме, что сразу же захотела побежать и прижаться к ней, но я так давно не видела ее, что почему-то оробела. Тогда мама сама раскинула руки, я подбежала, и она обняла меня, прогоняя прочь все мои сомнения и колебания. Своей щекой я почувствовала мягкую ткань маминого дорожного платья, носом уловила знакомый аромат сирени и только теперь по-настоящему поняла, как же соскучилась. Чтобы не разреветься, я широко раскрыла глаза и быстро заморгала.

Когда мама слегка отодвинулась от меня, ее глаза тоже были влажными, и она подозрительно долго прикрывала их руками, якобы поправляя свою шляпку. А папа тем временем уже начал с деловым видом разглядывать багаж.

– Боже мой, Генриетта! Неужели ты себе столько платьев накупила в Каире? – подзадорил он маму.

– Ни одного, – в тон ему ответила мама, накрывая его руку своей, затянутой в перчатку ладонью. – А вот конкуренция там была очень жесткая.

Мама многозначительно посмотрела на папу, давая понять, что эту тему им лучше будет обсудить без меня, и добавила:

– Поэтому я решила часть артефактов захватить прямо с собой, вместо того чтобы отправить грузовым пароходом.

– Умница, девочка моя, – просиял папа.

Они посмотрели друг на друга так тепло и нежно, что я решила отвести глаза, чтобы не смущать маму и папу.

И, как оказалось, очень удачно это сделала.

Платформа к тому времени уже совсем опустела. Если бы она все еще была запружена пассажирами, я, наверное, никогда не заметила бы этого мужчину. Он очень старался остаться в тени и от этого еще больше бросался в глаза. Как только я впервые взглянула на этого человека, у меня по спине побежали знакомые жучки с ледяными лапками. Они всегда пробегают у меня вдоль позвоночника, когда я обнаруживаю в музее предмет, на котором лежит проклятие. Мужчина неуклюже спрятался в тень и уставился оттуда на маму глазами голодного ястреба.

Нет. Не на маму. На ее ящики.

Я успела отвести свой взгляд раньше, чем мужчина понял, что его заметили, придвинулась к маме и стала дергать ее за юбку, пытаясь привлечь к себе внимание.