Робин ЛаФевер - Теодосия и жезл Осириса

Справа от себя я уловила какое-то движение – у двери появился матрос. Он подошел к дежурному офицеру и что-то сказал ему на ухо.

– Собака? – негромко переспросил офицер.

– Да, сэр, собака.

Собака? В моем сердце затеплилась надежда. Неужели это действительно он?

– Хорошо, поймайте ее как можно скорее. Нельзя допустить, чтобы высокие гости увидели, как у нас по кораблю разгуливает какая-то собака!

В этот самый момент Сопкоут и один из «абиссинцев» внесли большую чашу с водой и поставили ее перед фон Браггеншноттом. Он поднял своей единственной рукой жезл и принялся произносить заклинание на странном языке, который показался мне искаженным египетским.

Все, кто был в кают-компании, застыли, не сводя глаз с «верховного жреца».

Все, кроме стоявшего возле двери матроса.

– Простите, сэр, но что происходит с этим джентльменом? – спросил он у офицера, указывая на Боллингсворта, все лицо которого покрылось к этому времени волдырями.

– Проклятье! – ответил офицер, причем громче, очевидно, чем хотелось ему самому.

Все повернули головы посмотреть, в чем дело. Затем по кают-компании разлетелся тревожный шепот, а стоявший перед чашей фон Браггеншнотт произнес какую-то цветистую фразу, а затем перевернул жезл вверх ногами.

– Вперед, – скомандовала я Уиллу и вылетела из кладовки с ивовым прутиком в руке. Если я попаду прутиком в руку фон Браггеншнотту, он будет вынужден уронить жезл. Главная проблема в том, что жезл при этом может упасть прямо в воду, и тогда будет неважно, опустил его туда немец или он сам упал – ядовитый газ образуется в любом случае.

Сквозь заклинания фон Браггеншнотта я расслышала собачий лай, но его, как и «жреца», заглушил громкий крик одного из офицеров, вскочившего и протянувшего руку в направлении Боллингсворта.

– Эти немытые иностранцы занесли к нам на корабль какую-то опасную болезнь. Смотрите!

И тут события посыпались одно за другим, как горох из прохудившегося мешка.

Уилл ударил русского своим ножом, и «абиссинец» Юрий упал на пол.

Спрятавшийся за дверью кладовки Крысеныш выстрелил из рогатки. Небольшой кусок угля угодил прямо в лоб Францу, и тот свалился, словно сбитая кегля.

А в дверях кают-компании появилась темная четвероногая фигура. Это действительно был Анубис! И он направлялся прямиком к фон Браггеншнотту.

В мгновение ока шакал подлетел к «жрецу» и схватил жезл своими острыми мощными зубами.

Это был мой шанс, и я его не упустила. Я метнула ивовый прутик.

Он полетел, виляя в воздухе (слава богу, все сидевшие между мной и фон Браггеншноттом офицеры еще не повскакивали с мест, иначе я угодила бы кому-нибудь в голову), и с приглушенным треском ударил «жреца» по руке.

Фон Браггеншнотт ничего не мог поделать и выпустил жезл. Шакал кувыркнулся в воздухе, едва не свалил чашу с водой, но устоял на лапах и удержал жезл в пасти, а затем стрелой метнулся прочь из кают-компании.

– Найн! – взвыл фон Браггеншнотт. – Нихт дер зауберштаб!

И началось столпотворение.

– Хватайте шакала! – взревел адмирал Сопкоут.

– Этот жрец говорит по-немецки! – крикнул капитан Бэкон.

Цвак! Новый кусок угля свалил на пол наклонившегося над Боллингсвортом француза.

– Хватайте девчонку! – заорал фон Браггеншнотт.

– Он еще и по-английски говорит! – крикнул кто-то из офицеров.

Я обернулась к Уиллу и приказала:

– Возвращайтесь тем же путем, каким пришли, и помогите шакалу уйти с корабля.

– Но он утащил ваш жезл! – удивился Уилл.

– Знаю. Он отнесет его назад, в музей. Давайте!

Уилл кивнул и вместе с Крысенышем скрылся в кладовке.

Четверо слуг Хаоса были обезврежены. К сожалению, еще четверо остались.

Прячась за ногами офицеров, я пробралась на четвереньках к лежащему на полу Боллингсворту и положила ему в карман золотую монету, которую одолжила у Сопляка. Затем выползла в дверь и оказалась в коридоре. Теперь нужно было вспомнить, откуда мы сюда пришли. Кажется, слева.

Пока я шла к ведущему на верхнюю палубу люку, мимо меня промчались несколько матросов, посланных адмиралом Сопкоутом ловить шакала. Дойдя до трапа, я увидела, что один из матросов не поднимается по нему, а спускается вниз. И в отличие от остальных, этот матрос не выглядел ни удивленным, ни взволнованным, но, напротив, спокойным и уверенным в себе. Заметив меня, он ускорил шаг.