Робин ЛаФевер - Теодосия и последний фараон

Расстроенная своей неудачей с седлом и тем, что не могу дольше оставаться на конюшне, я двинулась к дому, поклявшись после ужина найти возможность вернуться и попробовать все-таки понять, куда мог уйти Гаджи.

После проведенного на слепящем раскаленном солнце дня было особенно приятно почувствовать царившие внутри дома полумрак и прохладу. Я медленно вошла в свою комнату и замерла, стоя на пороге. На моей кровати лежала записка.

Если быть точной, она лежала на моей подушке.

Я вздрогнула от неприятного предчувствия. Эта записка была зловещей даже на вид. И долго ли еще ко мне в комнату без приглашения будут заходить все кому не лень, черт побери?

Непослушными пальцами я взяла с подушки записку, сломала на ней черную восковую печать и начала читать:

«Если хочешь увидеть своего юного фараона живым, принеси Изумрудную табличку на жертвенник Хона в святилище Сети в Карнаке не позднее сегодняшней полуночи» .

И вместо подписи – рисунок. Черная, свернувшаяся кольцами змея.

У меня задрожали руки. Змеи Хаоса захватили Гаджи! Но как они вообще узнали о нем?

– Тео! – донесся из-за двери мамин голос. – Кое-кто из нас сильно проголодался. Поторопись.

– Да, мама, – автоматически ответила я. Пока я лихорадочно умывалась и спешно переодевалась в чистое платье, мои мысли разбегались в сотнях самых разных направлений.

Когда я пришла в столовую, мама уже сидела за столом. Увидев меня, она дала знак Хабибе подавать ужин.

– Ты выглядишь такой чистенькой и свежей, моя дорогая, – заметила мама, делая глоток из своего бокала.

– М-мм, да. Очень приятно смыть с себя дневную пыль, – рассеянно ответила я, садясь на свой стул.

Хабиба поставила передо мной и мамой тарелки, а затем вышла из комнаты. Страх за Гаджи так скрутил мне желудок, что в нем совершенно не осталось места для еды. Пожалуй, сейчас я не смогла бы проглотить ни кусочка.

А вот мама сильно проголодалась, она ела быстро, жадно, словно вернувшийся с работы портовый грузчик, смотрела только себе в тарелку, но при этом почти все время бросала короткие фразы, на которые я пыталась отвечать, вставляя в нужных местах нужные реплики. Однако мыслями я была так далеко отсюда, что в конечном итоге ничего у меня из этого не вышло.

– Тео, – сказала наконец мама, причем довольно резко.

– Да?

– Ты опять плохо себя чувствуешь? Ты совсем ничего не съела. И, гляди-ка, у тебя руки дрожат.

Я быстро положила вилку на стол и спрятала свои руки у себя на коленях.

– Руки у меня просто устали, вот и все.

– Но ты вся красная! – воскликнула мама.

Мне нужно было каким-то образом объяснить свое состояние, и, похоже, у меня просто не оставалось другого выбора, как только вновь прикинуться больной.

– Да, пожалуй, мне слегка не по себе, – слабым голосом «призналась» я.

– Ах, Тео, – сказала мама встревоженно и в то же время чуть раздраженно. – Если каждый раз после работы у тебя случается солнечный удар, может быть, тебе лучше вообще не выходить на раскопки? – нахмурилась она. – Ты сегодня шлем с головы не снимала?

Чувствуя себя бессовестной лгуньей, я грустно ответила:

– Нет, мама, не снимала. Мне очень жаль. Наверное, мой организм все еще никак не приспособится к смене климата. Но надеюсь, что хорошенько высплюсь сегодня и завтра утром снова буду как огурчик. – Тут для большей убедительности я изобразила, что зеваю. – Кстати, ты не рассердишься, если я уйду к себе? Очень хочется сегодня лечь пораньше.

– Хорошо, иди, – со вздохом согласилась мама. – Все равно мне нужно будет сейчас заняться своим дневником.

Мы встали из-за стола и вместе вышли из столовой. В коридоре мама повернула к своей комнате, а я в свою комнату пока что не пошла, решив, что, пожалуй, настало самое подходящее время для разговора с Хабибой.

Хабибу я нашла на кухне. Закатав черные рукава по локоть, она мыла тарелки. На кухне было жарко, душно, поэтому та часть лица Хабибы, которая виднелась в прорези ее паранджи, была красной и мокрой от пота. Мне вдруг стало очень жалко Хабибу, но я решительно отбросила это чувство в сторону, потому что на карту сейчас была поставлена, возможно, сама жизнь Гаджи.

– На кого вы работаете, Хабиба? – спросила я.

Она вскользь взглянула на меня и ответила.

– На вашу мать, юная мисс.

– А куда вы постоянно ходите тайком?

Тот кусочек лица Хабибы, который был виден, побледнел, а затем покраснел сильнее, чем прежде.