Робин ЛаФевер - Теодосия и последний фараон

Тут мама принялась расспрашивать Румпфа и Ядвигу о том, где они проводили раскопки до этого, но я слушала их разговор вполуха. Я разрывалась между двумя желаниями – взорваться от злости или заплакать. Странно ведет себя мама: с одной стороны, рада извлечь пользу из моих необычных способностей, когда они помогают, например, сделать важное открытие, но во всех остальных случаях словно стыдится их и пытается скрыть от всего мира.

– А вы, миссис Трокмортон? – спросил Ядвига. – В каких местах вы сами оттачивали свое мастерство?

Услышав этот вопрос, я навострила уши и взглянула на маму. Возможно, ее ответ поможет мне понять, где находится тот храм, в котором я появилась на свет.

Словно уловив мой жадный интерес к ответу на этот вопрос, мама изящно повела по воздуху своей рукой и небрежным тоном произнесла:

– О, все как обычно. Саккара, Эдфу, Дендера… – И она тут же перевела разговор на какую-то другую, более безопасную для нее тему.

Так! Три совершенно разных храма. И никакой зацепки.

Неожиданно меня охватило дикое, жуткое желание напомнить маме, что среди наших близких родственников был человек, которого остальные члены семьи стыдятся и смущаются еще сильнее, чем меня.

И вот, дождавшись ближайшей возникшей в разговоре паузы, я спросила:

– Скажите, джентльмены, никто из вас не знал моего дедушку? Он ведь тоже был археологом, правда, мама?

– Тео! Как ты узнала об этом? – воскликнула она.

– Слышала, как кто-то говорил об этом в музее.

– Ну, – нервно рассмеялась мама, – я уверена, эти двое джентльменов слишком молоды, чтобы они могли работать с твоим дедушкой.

Затем она вновь сменила тему разговора. Но еще раньше я заметила промелькнувший в карих глазах Ядвиги огонек. Он явно что-то слышал о моем дедушке.

Я проснулась слишком рано. Меня пугало дело, которое мне предстояло сделать, и знала, что мама вновь окинет меня одним из тех взглядов, которых я начинала опасаться. Я спала так плохо, что у меня начинала болеть голова. В каком-то смысле это было мне на руку – когда мама придет за мной, я буду выглядеть бледной и вялой.

– Доброе утро, дорогая, – пропела мама. Она вошла в комнату, шелестя своими юбками, распространяя вокруг себя легкий аромат сирени. Мама выглядела веселой, это значит, что она, скорее всего, забыла про то, как я завела разговор о дедушке вчера за ужином. Что ж, одной проблемой у меня стало меньше.

– Доброе утро, мама, – промямлила я в ответ.

Мама перестала перебирать в комоде мою одежду и поспешила к кровати.

– О, Тео! Неужели опять? – воскликнула она, кладя свою руку мне на лоб. – Температуры нет.

– Нет, температуры нет, но у меня очень сильно болит голова и живот. – Ни грамма лжи, все правда. Мой живот действительно крутило от нервного ожидания и страха. – Я не думала, что мне потребуется столько времени, чтобы привыкнуть подолгу находиться на солнцепеке, – сказала я, стараясь направить мамины мысли в нужном для меня направлении.

– Да, мы вчера действительно много времени провели под солнцем. Что ж ты не сказала, что тебе нехорошо, моя милая?

– Но мне было хорошо, только чуточку жарко.

– Ну что ж, думаю, тебе не помешает еще денек побыть дома. Тем более новых открытий пока что больше не предвидится, – улыбнулась мама.

– А ты не собираешься повидаться сегодня утром с мистером Вейгаллом и договориться о разрешении вести раскопки на вчерашнем месте?

Мама отвернулась от меня и принялась сосредоточенно разглаживать мое висевшее на стуле платье.

– Думаю, нам лучше подождать до тех пор, пока мы не будем полностью уверены. Мне хочется пойти к нему, имея на руках весомые доказательства того, что мы действительно нашли не еще один придел храма Хатшепсут, а совершенно не известный новый храм.

– Это имеет смысл, – согласилась я, радуясь тайком. Если мама собирается провести весь сегодняшний день в Дейр эль-Бахри, есть все шансы на то, что моей отлучки из дома никто не заметит.

– Я скажу Хабибе, чтобы она принесла тебе мятного чаю и сухой тост. Сегодня отдохни, поспи, и назавтра, я уверена, снова будешь как огурчик. – Мама поцеловала меня в лоб, а затем сказала, обхватив мое лицо ладонями: – Я так горжусь тобой, Тео. Из тебя может получиться великолепный археолог.

Затем она попрощалась и ушла, а я осталась лежать, глядя в потолок.

От маминых слов, которых я так долго ждала, мне хотелось заплакать, сама не понимаю почему. Почувствовав, что я расстроена, Исида вылезла из-под кровати, куда забилась, едва увидев маму, легла мне на грудь и принялась слизывать слезинки с моих щек. Знаете, довольно трудно оставаться грустной, когда вам лижут лицо щекочущим шершавым язычком. Я успокоилась, перестала реветь и погладила Исиду по черной шелковой шерстке.