Руне Белсвик - Простодурсен. Зима от начала до конца (сборник)

Ей страсть как захотелось помочь ему. Пощекотать в носу, угостить кудыкой и понарошкой, рассказать, как её покорил его вид. Как мило он смотрится, когда стоит в мокрых башмаках перед своим замшелым домиком.

Что это? – строго подумала Октава. Что я такое думаю?

Наваждение не прошло, ей стало только хуже.

Октава снова присела за большой камень. Она не хотела, чтобы Сдобсен её увидел. Ведь она не нарядилась и красоту на себя не навела.

Нет, тут же подумала она, хватит с меня этих глупостей. И распрямилась во весь рост.

Сдобсена перед домом уже не было.

Октава расстроилась. Его не было видно нигде, а она всё равно думала только о нём одном. И ей так хотелось его увидеть!

Ой, подумала она, ой-ой-ой…

И бегом припустила в лес – совет каменной куропатки нужен был ей срочно.

Ковригсен не знал, как ему быть. Он в смятении ходил кругами по своей пекарне и топал так, что в банке у золотой рыбки штормило.

Что происходит? – спрашивал он себя. Что за напасть такая? Почему я бегаю кругами по собственной пекарне? Разве я не спокойный и рассудительный труженик квашни и печи?

А дело было в том, что Ковригсен потерял покой. Внезапно и пока бесповоротно. Он приготовился к приходу покупателей – выложил на прилавок свежие ковриги, ссыпал в корзину на полу вчерашний чёрствый хлеб. И посреди этих хлопот покой вдруг раз – и улетучился. Как будто бы в правильного Ковригсена вселился другой Ковригсен – взволнованный и беспокойный. И если прежний Ковригсен сейчас бы с радостью посидел с книгой, спокойно наслаждаясь новым рецептом торта, то этому второму хотелось только бегать кругами по пекарне.

А потом и бегать надоело, а захотелось открыть дверь и выглянуть наружу. Но за дверью был только снег и туман, снег и туман, и больше ничего. Наконец Ковригсен заметил Октаву: она шла, вихляя бёдрами, по протоптанной в снегу тропинке.

– Привет, Октава! – закричал он.

Ему хотелось поговорить с Октавой. Рассказать, что им вдруг овладело беспокойство. Октава наверняка сможет ему помочь. Она умеет разобраться, если внезапно тебе на голову свалилась новая забота.

Но едва его крик достиг Октавы, как она резко затормозила и тут же свернула в другую сторону.

– Октава! – ещё раз крикнул он.

Октава вместо ответа спряталась за камень.

Что за новости? Неужто и с ней что-то странное творится? Может, это вирус?

Внезапно на глаза ему попался Сдобсен. Он карабкался вверх по самой скользкой в стране дорожке, на которой Ковригсен уже лишился двух банок сока из кудыки. Это была не дорожка, а настоящая ледяная горка, Простодурсен с Утёнком иногда приходили сюда покататься.

– Не ходи по ней! – закричал Ковригсен.

– Ужасно чешется в носу! – ответил Сдобсен.

– Там скользко! – закричал Ковригсен. – Осторожно!

– У меня так сроду не чесалось. Ты не знаешь, что от чесотки помогает? Помогите!..

– Ну вот, – сказал Ковригсен в воздух, – что я и говорил.

На его глазах Сдобсен хлопнулся на лёд и с воем пролетел всю горку до самого низа.

И тут же из леса, тяжело ступая, вышел Пронырсен со своей большой пилой.

– Что там с хлебом? – спросил он.

– С хлебом? Это Сдобсен был! – ответил Ковригсен.

– Сдобсен?

– Ну да. Это он упал с горки.

– Ты думаешь, мне есть дело, кто откуда упал? Меня это не колышет, потому что у меня своё дело – валить большие деревья. Чуешь? А сейчас я пришёл за хлебом. Мне как всегда – вчерашнего чёрствого, ещё без плесени, но уже без денег.

Ковригсен и Пронырсен зашли в пекарню. Покой к Ковригсену так и не вернулся, но насыпать Пронырсену пакет чёрствого хлеба это ему ничуть не помешало.

– Значит, – спросил Ковригсен, – у тебя всё хорошо?

– Нет. У меня всё всегда нехорошо. И это хорошо. Потому что если всё долго будет хорошо, к этому недолго и привыкнуть, а когда потом всё снова станет нехорошо, то…

– То что? – спросил Ковригсен.

– Вот именно – что тогда?

– Не знаю, – ответил Ковригсен.

– Вот и я не знаю, – сказал Пронырсен. – Но в середине зимы у меня всё было хорошо. Тогда мы со Сдобсеном играли у меня в норе в ту отличную игру…

– Вы перестали в неё играть?

– Ну… мы… да… вот… ну…

– Как ужасно чешется в носу! – простонал Сдобсен.

Да, он тоже зашёл в пекарню. Он был весь в снегу и сосульках и истово тёр нос.