Юлия Манченко - Забытые сказки

Лучше этого поможет?».

Бабушка лишь покачала

Головою и сказала:

«Это верное леченье —

Моей бабушки ученье.

В детстве тоже я болела,

Ходить в садик не хотела,

Ну а бабушка моя

Вылечила так меня».

Тогда Катя быстро встала,

В доме всё она прибрала.

Суетилась целый день,

И прогнала она лень;

Спать не хочет уж ложиться,

Надо бы ей потрудиться,

А то снова лень придёт,

И болезнь ей принесёт.

Ну а бабушка в сторонке

Улыбается тихонько:

«Ну, Катюшка, вся в меня,

Ведь такой была и я»…

На книжной полке в ряд стоят

Так много книжек для ребят.

Стоит здесь азбука цветная,

С утра до вечера болтает,

Соседним книжкам говорит:

«Поизучаем алфавит».

А математика скромней,

Считает, что она умней;

Чем эдак без толку болтать —

Уж лучше сесть и посчитать.

Литература вся в стихах,

Прочтёт стишок, и тут же – «Ах!».

Чуть постоит, чуть повздыхает,

Потом всё новое читает.

Ну а альбом для рисованья

Выносит муки и страданья —

Вовка не любит рисовать,

Предпочитает в нём черкать.

Ветхая кровать стоит,

Вся от старости скрепит,

И матрацы все прогнили,

А кровать всё не чинили.

Тяжко так она скрипела,

Ещё месяц потерпела,

А потом совсем устала —

Очень сильно застонала.

Ножки тут же подкосились,

Спинки тут же отвалились —

Эх! Кровать и развалилась

Да в подвале очутилась.

Страшно ей и одиноко:

Света нет, да нет и окон,

Сырость подступает к ней,

И бедняге всё страшней.

Столько лет она служила,

И подвал лишь заслужила.

Раньше в горнице стояла

Да под белым покрывалом.

Как обида сердце гложет,

И никто ведь не поможет.

Но открылась дверь в подвал…

«Вот ты где» – кто-то сказал.

Смотрит не веря – дед стоит,

Стоит и с нею говорит:

«Эх, старушка, постарела,

Вся разбита, потускнела,

А когда-то мы с тобой

Спали в горнице одной.

Но не дам тебе пропасть,

Старость – это не напасть».

Начал дед кровать чинить,

Что-то где-то изменить;

И она тут удивилась,

Что в диванчик превратилась.

Спинки новые прибиты,

Свежим лаком они вскрыты,

Тканью новой обтянул

Дед её, и жизнь вдохнул.

И кровать в другом обличье

Стала краше и приличней,

Снова в дом её внесли

И от старости спасли.

Ей не дал наш дед пропасть,

Старость – это не напасть!

Говорят, порой ночной

В доме ходит домовой,

Очень любит он шалить,

Например, веник стащить.

Только в доме подмету,

А потом совок ищу.

Его спрячет домовой —

Вечно шутит он со мной.

А игрушки соберёт

И к себе в чулан несёт;

С ними там он поиграет,

А потом мне возвращает.

Познакомиться бы с ним,

С нашим домо домовым;

Раз он добрый, а не злой —

Пусть играется со мной!

Я решил порисовать,

Нарисую кошку я;

«Хватит, Мурка, тебе спать,

Посмотри-ка на меня!».

Я её на стол сажу,

А она – прыг на кровать!

«Мурка, сколько можно спать,

Мне ведь надо рисовать!».

Столько раз на стол сажал,

И котлетку обещал;

Как же трудно рисовать,

Если кошка хочет спать!

Щенок Тошка ел и ел,

Ну какой же аппетит!

К вечеру он заболел:

«Ой-ёй-ёй, живот болит!».

«Разве можно столько кушать?

Не хотел меня ты слушать,

Съел сосисок килограмм,

Выпил молока стакан,

И к тому ж котлеты две

Я на завтрак дал тебе.

Посмотри, живот какой,

Словно шарик надувной!».

Вот теперь ты будешь знать,

Можно ведь и пострадать,

Если будешь много кушать

И меня не будешь слушать!

Где-то в Африке далёкой

Жил жираф очень высокий,

На судьбу всегда сердился,

С шеей длинной что родился.

Головой за всё цеплялся,

А ногами спотыкался,

С высоты-то не видать,

Куда ножками ступать.

Из-за шеи не ходил

Там, где гуляет крокодил,

И даже где проходит слон,

И там пройти не может он.

Жираф такой был неуклюжий,

А что вдобавок ещё хуже;

И шея здесь всему виной,

Что он немного был глухой.

Ведь от земли до головы

Довольно далеко,

И если кто внизу что скажет —

Услышать нелегко.

Так думал про себя он,

И молча рассуждал,

Но тут он под ногами