Наш отряд к тому времени насчитывал уже девять человек, возобновились связи с командованием, мы произвели несколько операций, приобрели оружие, наши помощники в селе, несмотря на постоянные блокады, успевали снабжать нас хлебом.
Враг понял, что приближается его конец, и ожесточился. Над лесом летали самолёты, сюда пришли войска и начали прочёсывать его, дерево за деревом. Многие отряды пострадали. Но нашему отряду благодаря водному укрытию всегда удавалось ускользнуть.
Снова под угрозой смертельной опасности. Последний подвиг Джико и Тютюки
Так шли дела до начала августа тысяча девятьсот сорок четвёртого года. После этого прочёсывание леса вдруг приостановилось. Жандармы ушли, и за много месяцев впервые воцарились спокойствие и тишина. Кое-кто из товарищей думал, что враг сложил оружие, потому что Советская Армия приближалась к болгарской границе. Но, как мы потом узнали, дело было вот в чём: случай дал возможность врагу уничтожить нас не в открытом бою, а при помощи коварства.
После взрыва нашего укрытия в можжевельнике полицейские подобрали там все уцелевшие вещи, среди них и миски с крышками, в которых мы держали брынзу и солонину. Сначала никто не заметил, что на обгоревших мисках есть надпись, но через полгода одна из мисок лопала в руки опытного в этих делах агента, который соскоблил сажу и прочёл, что это «Подарок от Крума В. Калинова». Полиция стала искать Крума В. Калинова и обнаружила, что он житель Равногория. Его заставили признаться, кому он подарил миски, и он вспомнил, что подарил их Латю Велеву, когда тот женился. Латю Велев был смолокур в равногорском лесу и наш самый лучший помощник, снабжавший нас хлебом. Полиция задержала Крума Калинова, чтобы он не сообщил каким-нибудь образом Латю о случившемся, и за Латю стали следить. И днём и ночью один из полицейских сыщиков, переодевшись угольщиком, шёл за ним по пятам и, наконец, разузнал, где Латю оставляет для нас сумки с хлебом, в каком месте в лесу и даже на какой пихте. И тогда в голове у полицейских родился план нашего уничтожения. Они не надеялись, что в случае ареста Латю они смогут заставить его выполнить этот план, — они уже имели дело с десятками коммунистов, которые шли на самые страшные пытки и смерть, но не становились предателями, — поэтому они решили не арестовывать Латю. Тот испёк хлеб, отнёс его в условленное место, а когда ушёл, полицейские заменили хлеб другим и радостные вернулись в село. Оставили только одного, для наблюдения за тем, что случится потом.
Узнать о страшной западне мы никак не могли. Мы с Латю условились о том, что для безопасности видеться не будем. Поэтому он должен был оставлять сумки, когда нас не было, а мы брали их сами, предварительно проходя мимо смолокуренного участка, и смотрели, стоит ли там кувшин, перевёрнутый вверх дном. Если перевёрнут, значит, всё в порядке и сумки нас ждут. Так что полицейские очень хорошо сообразили, как всё надо сделать, оставив Латю на свободе, и он, как обычно, выполнил всё по нашей системе, с необходимой осторожностью.
Итак, в определённый день (таким днём была пятница) двое наших товарищей и я направились к условленному месту за хлебом, оставленным Латю. Мы прошли мимо смолокуренного участка, увидели, что кувшин перевёрнут, и подошли к пихте, где лежал хлеб. Вечерело. Солнце, большое и красное, посылало на землю последние лучи. Вокруг было тихо, а нас, как обычно, перелетая с ветки на ветку, сопровождали Джико и Тютюка. Последнее время они всегда следовали за нами; иногда улетали вперёд, потом возвращались снова, словно встречали нас и своим пением хотели успокоить — путь, мол, свободен.
Вот почему мы не удивились, что и сейчас птички улетели вперёд, но только на этот раз они не возвращались и не встречали нас. На моих товарищей это не произвело впечатления. Я заметил это, но не подумал ничего плохого, потому что в лесу всё было по-прежнему спокойно.
Мы подошли к пихте, а дроздов не было видно. Сняли сумки и уже хотели было отломить хлеба, как вдруг заметили у своих ног что-то чёрное. В следующее мгновение мы поняли, что это были тельца двух дроздов… Наши друзья, наши разведчики, наши спасители были мертвы! Они лежали безжизненные, с опущенными крылышками, а жёлтые их клювики были раскрыты, как будто бы дрозды хотели в предсмертную минуту рассказать нам о грозящей опасности.
Затуманенными от слёз глазами мы смотрели на них и диву давались, что могло быть причиной одновременной смерти дроздов, когда, наконец, мой взгляд упал на хлеб, край которого был виден из сумки, и я увидел, что птицы клевали хлеб. Дрозды попробовали хлеб до нас, и их настигла смерть. Хлеб, значит, был отравлен! Мы и виду не показали, что нас охватила тревога. Как всегда, закинули сумки за плечи, незаметно подняли тельца погибших наших друзей и отправились в обратный путь.
Читать дальше