Николай Хайтов: Приключения в лесу. Избранное

Голодные, холодные и одинокие дни окончились. Теперь мы были обуты, одеты, представляли собой вооружённую силу. И среди лесных жителей мы приобретали всё больше и больше друзей. Не знаю, поверите ли вы мне, но чуть ли не самым полезным оказался… паук. Никто не заметил, когда он поселился в нашем укрытии. В конце августа я вывихнул ногу и несколько дней вынужден был лежать в землянке, тут я и увидел в одном из углов над собой паутину. Только через несколько дней мне удалось познакомиться поближе с пауком, а точнее — с его способностями охотника и строителя.

Интересно было наблюдать, например, как паук поправляет, чинит и плетёт свою сеть, с каким невероятным терпением поджидает жертву и с какой молниеносной быстротой её поражает. Но самым интересным открытием для меня было другое: когда паук становился беспокойным и принимался усердно плести свою сеть, обязательно поднимался ветер и начиналась гроза. Всегда! Вероятно, он боялся, как бы ветер не разорвал паутину, и как следует её укреплял, перелезая из угла в угол, плёл и ловко прикреплял серебряные нити к потолочным балкам и успокаивался только после того, как кончалась гроза.

Семь месяцев мы прожили в землянке, и ни разу предсказания паука не обманули нас. После многих проверок он был единодушно признан главным метеорологом нашего партизанского отряда, а его предсказания погоды мы использовали для наших боевых действий.

Так, например, при взрыве моста над равногорской рекой прогноз паука о предстоящей грозе разрешил главный вопрос — о военной охране. Мы просто решили дождаться грозы и, когда солдаты спрячутся в будке, заминировать мост и взорвать его. И всё именно так и произошло благодаря пауку.

Я сказал, что паука мы назвали главным метеорологом, потому что были и другие предсказатели погоды. Если птицы принимались летать низко над землёй, а солнце начинало припекать и травы сильно пахнуть, мы знали, что приближался дождь. Мы знали, что, если мухи начнут свирепо кусать, лягушки квакать, река и лес шуметь, погода испортится. Особенно точными были в этом отношении предсказания реки. В нашу землянку шум реки доносился еле-еле, но иногда река начинала грохотать. И потом всегда крапал дождь. Не только каждый звук, но малейшее изменение, малейшее движение имело в лесу своё значение. Однажды, например, наблюдая за полётом пчёл, я заметил, что возвращаются они в одном направлении. Я пошёл в этом направлении, и трудолюбивые пчёлы привели меня к дуплистому дереву, где находились их соты, полные-преполные мёда. Я взял соты, отнёс их в землянку товарищам — все трое были простужены, но, после того как поели мёда, перестали кашлять.

Кунчо спросил меня, кто это дал нам мёда, чтобы, когда придёт свобода, отблагодарить его. Я сказал ему, и он записал в своей тетрадке:

«Сделать тысячу ульев для трудолюбивых пчёл, вылечивших нас своим мёдом».

Одним словом, оказалось, что у леса есть свой язык и только тот, кто научится его понимать, сможет остаться живым и здоровым, особенно если он партизан и его преследуют враги.

И вот всего один раз мы не прислушались к языку леса, и дорого, очень дорого заплатили за наше легкомыслие.

Это случилось в начале зимы. Прошло жаркое лето, облетели листья, и только кое-где на молодых дубках в лесу ещё горели красные листочки. За время летних боевых операций мы достали много одежды, одеял и продовольствия, нам оставалось ещё забрать картофель, припрятанный в яме возле поля, и наша первая партизанская зима могла начинаться.

Хорошо. Но паук был неспокойным. Он переползал из угла в угол, прял новые нити и всё послеобеденное время до нашего похода за картофелем занимался паутиной. Я обратил внимание товарищей на это, сказав им, что главный метеоролог отряда предсказывает бурю, но те ни за что не хотели отказаться от картошки. Я бы, конечно, как командир мог отложить поход, но небо было таким синим и так ласково грело солнце, что я дал согласие отправиться на следующее утро. В конце концов, что с нами произойдёт? Ну промокнем или нас продует…

Чтобы дойти до того места, где лежала картошка, требовалось часов пять, приблизительно столько же нам необходимо было на возвращение, значит, вечером мы будем уже в укрытии. Так мы предполагали, но вышло всё иначе, потому что ещё до обеда подул северный ветер и небо покрылось тучами. Деревья зашумели, лес взъерошился. Сначала упали крупные капли дождя, но вскоре резкий ветер превратил их в снежинки, закрутил, и началась метель. Мы решили вернуться в лагерь, но не сразу, а после того, как утихнет вьюга. В самом деле, через полтора часа вьюга стихла, но когда мы двинулись в путь, то увидели, что на снегу остаются наши следы. Нас успокаивало лишь одно: в лесу не видно ни одной живой души; когда стемнеет, следы никто не заметит, а к утру ветер их задует.