Коллектив авторов - Методологические проблемы цивилистических исследований. Сборник научных статей. Ежегодник. Выпуск 2. 2017

Отсюда логично предположить, что деление общественных отношений на базисные и надстрочные – это и деление их на материальные и идеологические. Материалистическая философия проводит различие между материальными и идеологическими отношениями не только по различной связи их с сознанием, но и по различной их материализованности. Если все общественные отношения материальны по своим субъектам, то этого нельзя сказать об их объектах. В материальных отношениях это всегда вещи и их изменение (изготовление, переделка, перемещение и т.п.), в то время как объектом идеологических отношений всегда выступает какое-то нематериальное благо [22, с. 111–112].

В своих теоретических выводах и методологических подходах важно понимать, что материальные общественные отношения, существующие независимо от сознания и правового регулирования, не становятся вследствие этого регулирования идеологическими отношениями. Поэтому регулируемые (урегулированные) отношения, как материальные, так и идеологические, и правовые отношения – это не одно и то же. Экономические отношения возникают до и существуют независимо от наличия правового регулирования. Они определяют и характер политических и правовых отношений, не превращаясь в них, не «перескакивая» из области первичной, материальной, базисной в сферу вторичного, идеологического, надстроечного [22, с. 114, 118].

Указанные философские и общетеоретические положения методологически весьма значимы и судьбоносны для современной доктрины российского гражданского права. К большому сожалению, в настоящее время предпринимаются попытки кардинального пересмотра данной доктрины с использованием идеалистического подхода. Стала культивироваться проидеалистическая концепция методологии частного права. Предается забвению диалектический материализм. В качестве основополагающей философской системы методологии признается философия идеалистической диалектики. Утверждается, что сущность права – это «проявление разума в мир, при этом право есть форма, объемлющая разум в нашем хаотичном и зачастую неразумном обществе… Право, будучи идеальным разумным образованием, должно быть познаваемо из самого себя, а не из чего-либо иного, внешнего по отношению к собственному праву» [21, с. 14, 18, 22; 15, с. 6–18]. В конечном счете провозглашается, что для цивилистической доктрины необходимы и важны «чистые конструкции», освобожденные от наслоений фактической неразумности. Проявление конструкции идеального образования – высшая цель доктрины. Доктрина гражданского права суть наука по каталогизации правовых конструкций, идеальных построений [21, с. 22].

Данная доктрина прежде всего нацелена на уничтожение фундаментальных цивилистических понятий, выработанных крупнейшими представителями науки гражданского права и касающихся собственности и права собственности. В связи с этим вполне определенно можно сказать, что из подобных методологических подходов, заимствованных из западных образцов, родилась концепция о едином праве собственности – своеобразная правовая модель, полностью игнорирующая множественность форм и видов собственности, а самое главное – не учитывающая собственный российский опыт, национальные традиции и правовую идеологию. Прежде всего подобная правовая модель, если так можно ее назвать, не имеет своих характерных признаков, главный из которых – быть формой отражения действительности [16, с. 135–140], а не каких-то идеальных и надуманных построений. Более того, она бездуховна. В связи с этим надо полностью согласиться с профессором М.В. Немытиной, справедливо полагающей, что привносимые в российское право из-за рубежа правовые конструкции нуждаются в серьезном анализе с точки зрения возможностей адаптации в отечественных условиях. «Россия всегда шла своим путем, у нее есть собственный правовой опыт и свои традиции, без учета которых нельзя адаптировать в отечественных условиях самые лучшие европейские или американские образцы» [3, с. 5, 7–12]. Вместе с тем необходимы не бездумная экстраполяция традиционных западных нравственно-правовых ценностей и автоматическое наложение их на образ жизни российского социума, но их учет и оценка на предмет соответствия менталитету, психологии, образу жизни и характеру общественных отношений, существующих в России [24, с. 101–103; 25, с. 33–40].

Д.Я. Малешин отмечает, что анализ российского законодательства конца XIX в. и конца XX в. свидетельствует если не об идентичности, то о схожести основных этапов развития: общая ориентированность на западноевропейскую правовую систему, а в итоге – неэффективность правовых норм на практике. Вводимые в России правовые институты, основанные на западноевропейских правовых традициях и не имевшие опыта реализации в российских условиях, были неэффективны в нашей стране и лишь усиливали правовой нигилизм и нежелание соблюдать правовые предписания [3, с. 27]. Здесь главная причина – большая разница в моделях существующих в разных странах политической и правовой систем [4, с. 28], во всем том, что можно назвать правовой жизнью [10, с. 17–26].